72 
* * *
Точно так же, как бывало в иные времена и в других местах, жизнь сейчас и здесь полна противоречий. Рикардо Рейс, проснувшись рано утром, сразу ощутил в доме чье-то присутствие — если не одиночества, то тишины, сводной его сестры. В течение нескольких минут наблюдал он, как подобно струйке песка в песочных часах, утекает присутствие духа — понимаю, понимаю, как надоело вам это многажды употребляемое сравнение, без которого никак не получается обойтись, но, может быть, когда-нибудь, если пошлет нам Господь лет двести жизни, сумеем мы от него отделаться, ибо сами в этом случае обратимся в песочные часы и будем внимательно наблюдать, как сыплется из нас песок — а пока что нет, не выходит, слишком коротка жизнь для созерцания. Да, так мы, помнится, толковали о противоречиях. Когда Рикардо Рейс поднялся и пошел на кухню с намерением зажечь газовую колонку, выяснилось, что спичек нет — забыл купить. А поскольку, как известно, пришла беда — отворяй ворота, обнаружилось также и отсутствие кофейника, нет, верно говорят, что от холостого мужчины проку — как от холостого патрона. Простейшее, на поверхности лежащее решение — постучаться к соседям сверху или снизу: Ради Бога, простите за беспокойство, я новый жилец со второго этажа, только вчера переехал, хотел кофе сварить, ванну принять, побриться, хвать — а спичек нет, да и кофейника тоже, но кофейник-то — черт с ним, обойдусь, чаю выпью, чай-то я не забыл, а вот с мытьем-бритьем хуже, не одолжите ли мне коробочек спичек, очень нам благодарен, еще раз простите за беспокойство. Все люди — братья, пусть и сводные, так что это будет вполне естественно, и даже не надо выходить на холодную лестницу, соседи сами придут, спросят: Вам не надо ли чего, мы заметили, что вы только вчера переехали, а переезды — дело такое, дело известное, непременно что-нибудь да позабудешь, не спички, так соль, не соль, так мыло, не мыло, так мочалку, что вы, что вы, соседи для того и существуют. Но нет: Рикардо Рейс не пошел просить помощи, и к нему никто не поднялся и не спустился с предложениями содействия, и, стало быть, не миновать одеваться, обуваться, заматываться кашне, чтобы спрятать отросшую щетину, глубже нахлобучивать шляпу, досадуя на свою забывчивость, а еще больше — на то, что приходится выходить из дому в таком вот виде и отправляться за спичками. Но прежде всего он подошел к окну посмотреть, каково на дворе — хмуро и пасмурно, но дождя нет, и Адамастор — в одиночестве, старикам еще рано сидеть на скамейке, смотреть на корабли, в этот час они, должно быть, еще бреются, холодной водой, а, может, и нет, может быть, невыспавшиеся жены подали им ковшичек чуть теплой воды, ибо наша ни с чем не сравнимая португальская мужественность отвергает изнеженность, достаточно вспомнить, что мы — прямые потомки тех самых лузитан, которые, искупавшись в ледяных озерах Монтес-Эрминиос, немедленно вслед за тем бежали к своим лузитанкам продолжать род. В угольной лавчонке — она же таверна — Рикардо Рейс обрел искомое и приобрел, опасаясь, как бы хозяин не счел утреннюю покупку зряшным беспокойством, сразу полдюжины коробков, однако тревожился он понапрасну, ибо с сотворения мира не помнили подобных оптовых закупок в этом квартале, где до сих пор принято просить огоньку у соседей. Взбодрившись от холодного воздуха, успокоенный наличием кашне и отсутствием прохожих, Рикардо Рейс поднялся взглянуть на реку, на горы на другом берегу, которые, хоть и высились, но отсюда казались приземистыми, на то, как солнце на воде то блещет, то исчезает в полном соответствии с движением низко нависших туч. Он даже обошел вокруг статуи, любопытствуя, кто и когда ее изваял, да, вот и дата — тысяча девятьсот двадцать седьмой, и, будучи склонен к поискам симметрии в беспорядочности мира, отметил: Ровно через восемь лет после моего отъезда в изгнание поставили здесь Адамастора, ровно через восемь лет после того, как поставили здесь Адамастора, вернулся я сюда, глас пращуров моих, венчанных славой, меня в отчизну милую призвал, а тем временем показались на улице побрившиеся старики со складчатыми от морщин и от квасцов щеками, с зонтиком в руке, в вытертых, выношенных дубленках, нет, галстуков нет, но верхняя пуговица сорочки чопорно застегнута, и не по случаю воскресного дня, а потому что приличия, которые следует соблюдать в одежде, распространяются и на любые отрепья. Старики всматриваются в Рикардо Рейса с недоумением — чего это он крутится вокруг памятника, и крепнет их убежденность в том, что таинственный это человек, Бог знает, кто он, чем занимается и на что живет. Прежде чем сесть, они подкладывают на пляжную поверхность скамейки вдвое сложенную рогожку, а потом размеренными движениями тех, кому спешить некуда и незачем, устраиваются, откашливаются, и толстый достает из внутреннего кармана газету — это «Секуло» — они всегда ее покупают по воскресеньям, на следующей неделе придёт черед тощего. Рикардо Рейс во второй и в третий раз обошел вокруг Адамастора, хоть и понимал, что раздражает стариков — они не могут сосредоточиться на объявлениях, которые вслух для удовольствия собственного и своего безграмотного тощего спутника читает толстый, запинаясь на грудных словах, их, впрочем, не так уж много, поскольку журналисты никогда не забывают, во-первых, что пишут для народа, а, во-вторых, для какого народа пишут. Рикардо Рейс спускается к ограде и забывает о стариках, а они тем временем углубились в газету: слышно их бормотание — один читает, другой слушает и комментирует: В бумажнике Луиса Уседы была обнаружена цветная фотография Салазара, ну, что ты будешь делать, страна чудес, на дороге в Синтру находят труп мужчины, по всей видимости, задушенного, по всей видимости, предварительно усыпленного эфиром, по всей видимости, похищенного и долгое время голодавшего, слышишь, чего пишут — преступление, вероятно, имело сексуальную подоплеку, и вот тебе, пожалуйста, в бумажнике убитый хранил фотографию мудрейшего государственного мужа и отца нации, как заявил — тоже не без сексуального подтекста — французский журналист, чье имя должно сохраниться в истории, Шарль Ульмонт его зовут, и проведенное расследование подтвердит, что Луис Уceда был пылким поклонником выдающегося государственного деятеля, и обнаружит в вышеупомянутом бумажнике еще одно свидетельство его патриотизма: на клапане была оттиснуты эмблема нашей республики — герб со всеми его пятью щитами — и слова «Покупайте отечественные товары». Рикардо Рейс незаметно удаляется, с миром оставляя стариков, которые так увлечены таинственностью и драматизмом события, что и не замечают его исчезновения.
72 
