очень нудно 
56 
Вода вокруг него то тут, то там вскипала злыми фонтанчиками. У мятежников, оказывается, и пушки есть: с жутким воем над головой пролетали снаряды. Он ничего не мог с собой поделать — когда раздавался этот звук, он поворачивался спиной и ежился. Но и другие вокруг делали то же самое. Сзади трещали и падали в воду деревья. Все ругались, понося на чем свет стоит генерала Мауэра, зачинщика этой идиотской атаки. Будь ты проклят, Мауэр, я здесь у них как на ладони! И ты тоже будь проклят, Шерман, и проклята будь эта паскудная война! Но Уолш знал также и то, что не в обычае у генералов безоглядно идти на большие потери. Видимо, эта лобовая атака — лишь отвлекающий маневр, а настоящий удар будет нанесен с фланга, чуть выше или ниже по реке. И тогда суржикам придется сперва направить огонь в другую сторону, а потом и вовсе оставить позиции. О Господи, сделай, чтобы это случилось скорее, — мысленно взмолился Уолш и тут же посмеялся над этим своим внезапным приливом набожности. Болото тем временем наполнялось мертвецами; некоторые плыли, запутавшись в ветвях, сбитых снарядами с деревьев.
В свете, пробивающемся сквозь кипарисы, люди Уолшу виделись кораблями. Строем двигаясь сквозь огонь и воду, видимые только выше пояса, они, как армада судов, плыли вперед, покачиваясь из стороны в сторону и вперед-назад, с торчащими вверх, как мачты, винтовками. Там и сям кто-то, как подорвавшийся корабль, останавливался, и его рангоут рушился в воду. Уолш — невысокий, крепко сбитый парень — главным образом был озабочен тем, чтобы не ухнуть в воду с головой. Но когда дно под ногами немного понизилось, он возблагодарил судьбу — теперь только голова и поднятые руки оставались доступны пуле. Когда же глубина вновь уменьшилась, с мундира потекло, и в голове засела единственная мысль — о том, какая он сейчас хорошая мишень для снайпера.
Что-то толкнуло его в бок, он повернулся и обнаружил оторванную голову; на него смотрело бородатое голубоглазое лицо с застывшим на нем выражением оскорбленного достоинства, а из шеи торчали жилы и куски внутренностей. На миг он замер от ужаса и, прежде чем заставил себя оттолкнуть голову, уловил в мертвых глазах обращенную к нему мольбу, словно, испытав даже такое, можно все еще сохранять тягу к жизни.
IV
Уже полтора дня под ногами была твердая земля: между реками Салкехатчи и Эдисто армия двигалась по возвышенности. В одном из трех госпиталей, развернутых в поле, была операционная Сбреде. Больничные палатки вмещали сорок раненых, но нуждавшихся в помощи было человек восемьдесят. Сбреде был единственным в армии хирургом, производившим резекции в полевых условиях. Вот и теперь он оперировал пациента с нагноением, возникшим в результате перелома малой берцовой кости. Все вокруг считали, что резекции обычно приводят к послеоперационным осложнениям. Ампутация чище, проще, и процент выживших после нее куда больше. Ну потеряет солдат ногу, зато жив останется! Сбреде считал это чепухой: у его коллег и после ампутации слишком многие умирали. Эмили помогала ему, затылком чувствуя присутствие зрителей — других хирургов, военных фельдшеров и санитаров, собравшихся вокруг поставленного под открытым небом стола. Было раннее утро. Ярко-синее небо сияло, солнце просвечивало сквозь кроны деревьев, свежий воздух бодрил, но в остальном окружающий пейзаж был мрачен: повсюду на носилках лежали люди, просили пить, богохульствовали, стонали от боли. И все равно, бросив больных, врачи собрались посмотреть, как работает Сбреде Сарториус.
Он рассек ногу в двух местах и закрепил сократительные мышцы выше и ниже инфицированной кости. На главные артерии наложил зажимы. Пропустив иглу с ниткой под костью, обвел нить вокруг и присоединил ее к гибкой цепной пиле. Самое удивительное — это как быстро и решительно он работал. Эмили, стоя у торца стола, следила за его руками. Они казались отдельными живыми существами с собственным интеллектом. В считанные секунды Сбреде уже поднял щипцами в воздух пораженный кусок кости. Под восхищенный шепот собравшихся вернул на прежнее место мягкие ткани и наложил швы, после чего ногу слегка забинтовали и уложили в желобковую шину. Все это время Эмили прикрывала нос и рот пациента подушечкой с хлороформом. Наконец Сбреде велел убрать ее. Ему принялись задавать вопросы. Сарториус спокойно отвечал, хотя Эмили было заметно, что он считает это пустой тратой времени. Раны продолжают заливать коллодием, — сказал он ей однажды, — а это почти всегда чревато нагноением. Я писал о том, что важным условием заживления является свет и воздух, но меня не слушают. Все, все делают так, как заведено, потому что так заведено испокон века.
56 
