25 
— Можешь выйти в коридор на минутку.
Я прошел на кухню. Аккуратное, жизнерадостное местечко. Магнит на холодильнике, фотография Джессики и ее матери на каком-то солнечном патио; маленькая приставная кофейная мельничка, никаких крошек на столе. Я уселся. Она вошла из коридора в длинной футболке, волосы разделены посередине на пробор, более тусклые, чем я помнил. Присела на край стула.
Я сказал:
— Где была сделана эта фотография?
— В Греции, — ответила она не глядя.
— Эта помада — его идея?
— Что?
— Помада твоей матери. Она была бы очень привлекательной без этой помады.
— Я пойду обратно спать, Роман, — сказала она.
— Ты слышала, что сказал этот парень? Моя недавняя грусть.
— Ты не должен был его бить.
— Ребята вроде этого…
— У него вместо головы задница, все это знают. Это не повод.
— А что повод?
— Это все чушь собачья, Роман. Это не всегда так было, но превратилось в собачью чушь.
— Что такое?
Она посмотрела на потолок и вздохнула:
— Твоя ситуация.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сейчас шесть часов утра.
Я сказал:
— У тебя здесь есть что-нибудь выпить?
— Я отправляюсь обратно в постель, — сказала она.
— Джессика.
— Мне нужно еще поспать, — сказала она. — Иначе я потом целый день буду дерьмово себя чувствовать.
Когда она шла по коридору, было слышно, как шаркают ее шлепанцы по деревянному полу.
— Тебе тоже стоит поспать. — Дверь спальни открылась, больше не раздалось ни слова.
Я прошел по коридору и встал перед ее дверью. Я сказал:
— Я довольно паршиво себя чувствую из-за всего этого, Джессика.
— Я собираюсь еще поспать, Роман, — сказала она.
— Я даже не знаю, как отсюда выйти.
— Через кухню, — сказала она. — Спокойной ночи.
— Мне запереть за собой дверь?
Никакого ответа. Я подождал на кухне еще минутку. Подумал, она может еще передумать. А потом ушел.
Этим утром улицы выглядели достаточно уродливо, так же как и люди на них, пластмассовые рыла вместо лиц, слегка замаскированные звериные морды. Водитель такси посмотрел на меня угрожающе, когда я попросил его выключить радиосвязь. На светофоре мои глаза натолкнулись на мужчину, у которого был нездоровый загар. Он стоял перед универсамом, доедая пакет картофельных чипсов. Потом надул пакет и хлопнул его о тротуар. Заметив, что я на него таращусь, он оглянулся, словно говоря: «Ну и что ты за это со мной сделаешь, парень?»
— Спаси меня от всего этого, Саймон, — прошептал я.
К тому времени, как я добрался до отеля, я был так обеспокоен, что еще миг — и разразился бы слезами. Прошмыгнул через вестибюль, опустив голову. Это было одно из таких утр, когда непременно наткнешься на кого-нибудь, с кем не виделся целую вечность, с кем-то, кому не терпится тебя повидать, кто жаждет оказаться очень близко от тебя, хорошенько тебя рассмотреть после всех этих лет. Я веко — чил в лифт, нажал кнопку, от свободы моего номера меня отделяла всего секунда, когда я услышал, как с той стороны вестибюля радостно выкрикивают мое имя. Мистер Харт,[3] женоподобный, лысеющий человек в замечательных костюмах. Он никогда не упустит случая сделать умное замечание. Вот уже торопится ко мне.
— Вчера вечером здесь был полицейский, — сказал он.
— О?
— Спрашивал вас.
— В самом деле?
— Спрашивал, есть ли у вас подружка.
— Есть ли у меня подружка?
— Конечно, я бы ему не сказал, даже если бы знал. — Он смотрел на меня с сочувствием. — Я сказал: думаю, что нет.
— Очень тактично с вашей стороны.
— Он также хотел знать, ночуете ли вы здесь каждую ночь. Или уходите — пешком, или берете такси.
— Пухлый парень, сальные волосы?
— Очень плохо одет, — сказал мистер Харт.
— Я его знаю.
Он понизил голос, получая удовольствие от конспирации:
— Упоминались еще другие вещи.
— Другие?
— Кое-что, что может быть воспринято как проблема. Эксцентричное поведение. И так далее и так далее. — Это он произнес шепотом.
— С ним все ясно, — сказал я.
— Я спросил его, не хочет ли он поговорить с вами лично. Он сказал — нет, не теперь.
— Благодарю вас, мистер Харт.
— Я подумал, вам следует знать.
— Благодарю вас, мистер Харт.
— Это добавило вечеру немного остроты.
25 
