187 
Я рассказал им все, с самого-самого начала; некоторые вещи они слышали раньше, но все вместе – никогда. Я начал с моего первого фатального взгляда на Роджера, с моей любви к его бесстыдной белозубой улыбке и виноватым мерцающим черным глазам и дошел в истории до того момента, когда прошлой ночью я вломился в дверь этой квартиры.
Я передал им все. Каждое слово, произнесенное Мемнохом и Богом Воплощенным. Все, что я видел на небесах, в аду и на земле. Я говорил, и говорил, и говорил...
Рассказ занял всю ночь. Шли часы, пока я, отмеряя шаги, подчас бессвязно говорил что-то, повторял те части, которые хотел передать точно, рассказывал об этапах человеческой эволюции, приводивших ангелов в замешательство, и о просторных небесных книгохранилищах, и о персиковом дереве, и о Боге, и о воине в аду, поверженном, но не желающем сдаваться. Я описал им подробности убранства Айя-Софии. Я говорил о нагих мужчинах на поле брани. Снова и снова описывал ад, описывал небеса. Повторял свою последнюю речь о том, что не смогу помогать Мемноху, не смогу учить в его школе!
Они не спускали с меня глаз, не произносили ни звука.
– Плат у тебя с собой? – спросила Дора дрожащими губами. – Он сохранился?
Таким нежным был наклон ее головы, словно она заранее прощала мне, если бы я сказал: «Нет, я потерял его на улице, отдал нищему!»
– Плат ничего не доказывает, – сказал я. – Что бы ни было на нем изображено, это ничего не значит! Любой, кто в состоянии создать подобные иллюзии, может создать и Плат! Он не доказывает ни правду, ни ложь, ни мошенничество, ни колдовство.
– Когда ты был в аду, – спросила она так ласково, так по-доброму, и белое ее лицо сияло при свете лампы, – ты сказал Роджеру про Плат?
– Нет, Мемнох не разрешил. И я видел его всего минуту, понимаешь – одно мгновение первый раз и потом второй. Но он вознесется наверх, я знаю, он вознесется, потому что умен и многое постиг, и Терри отправится с ним! Они окажутся в объятиях Господа, если только Бог не дешевый фокусник и все это не было ложью. Но ложью ради чего? С какой целью?
– Так ты не веришь в то, о чем Мемнох тебя просил? – спросил Арман.
Только в этот момент до меня дошло, насколько он потрясен, каким он был еще мальчиком, когда из него сделали вампира, насколько был молод и полон земной грации. Он хотел, чтобы все это было правдой!
– О да, верю! – ответил я. – Я ему верил, но все это могло оказаться ложью, разве не понимаешь?
– Разве ты не чувствовал, что это правда, – спросил Арман, – что ты был ему действительно нужен?
– Что? – возмутился я. – Неужели мы опять вернулись к спорам о том, служим ли мы Господу, служа Сатане? К вашим с Луи спорам в Театре вампиров о том, являемся ли мы, Дети Сатаны, детьми Бога?
– Да! – ответил Арман. – Ты ему поверил?
– Да. Нет. Не знаю, – сказал я. – Не знаю! – Голос мой перешел в крик. – Я ненавижу Бога столь же сильно, как всегда. Я возмущаюсь ими обоими, черт бы их побрал!
– А Христос? – спросила Дора, и глаза ее наполнились слезами. – Было ли Ему жаль нас?
– Да, по-своему. Да. Вероятно. Возможно. Кто знает! Но Он не прошел через страсти, как человек, о чем просил Его Мемнох. Он нес Свой крест, как Бог Воплощенный. Говорю вам, их правила – это не наши правила! Мы постигли лучшие правила! Мы подчинены безумным вещам!
Она разразилась тихими, скорбными рыданиями.
– Почему же мы никогда, никогда ничего о них не узнаем? – плакала она.
– Не знаю! – заявил я. – Знаю, что они там, что являлись мне, что позволили увидеть себя. И все же я не знаю!
Дэвид хмурился, как это делал Мемнох, когда глубоко задумывался. Затем спросил:
– А если все это было чередой образов и иллюзий, вещей, извлеченных из твоей души и сознания? Какова тогда его цель? Если не прямое предложение стать его заместителем или принцем, то каков еще может быть мотив?
– А что вы думаете? – спросил я. – Они забрали мой глаз! Говорю вам, здесь нет ни слова лжи. Они забрали мой проклятый глаз, черт его возьми. Не понимаю, зачем все это, если только это не правда – правда до последнего звука.
– Мы понимаем, ты веришь, что это правда, – сказал Арман. – Ты полностью в это веришь. Ты был свидетелем. И я верю, что это правда. На всем протяжении своих долгих странствий по долине смерти я верил, что это правда!
– Не будь таким глупцом, – с горечью произнес я.
Но я видел огонь в лице Армана; я видел в его глазах восторг и печаль. Я видел, что весь он наэлектризован верой, готов к обращению.
187 
