48 
Насыщаясь, я смотрел в ее чистые бездонные глаза.
И видел «семь звезд на волосах»[17].
Так я беспокойно спал – стонал и метался на влажной, смятой простыне, а Розмари во славе шествовала по моим грезам. Теперь, когда я постоянно живу среди таких снов, мне странно вспоминать, насколько ново и жутко это было для меня – впервые войти в склеп собственного подсознания. Меня терзали похоть и ужас, я совсем обессилел, в голове пульсировала боль. Не помню, чтобы миссис Браун стучалась в дверь, хотя она должна была слышать мои стоны. Дважды я сумел доползти до умывальника, чтобы извергнуть в фаянсовую раковину темную слизь… Я принял ее за желчь. Царапины на лице отчаянно саднили; коснувшись их немеющими пальцами, я обнаружил, что они превратились в кошмарные вздутые рубцы, тянущиеся со лба через щеку и вниз по шее; рубашка отчасти защитила мою кожу. На внутренней стороне запястий виднелись отметины, словно от иглы. Должно быть, мне ввели какое-то зелье. Горло распухло, и я подумал: не пытался ли кто-нибудь из дружков Розмари задушить меня? Однако я был слишком слаб и болен, чтобы исследовать свои раны подробнее.
Когда я окончательно проснулся, почти стемнело. Я посмотрел на часы и с изумлением увидел, что уже половина восьмого. Никогда в жизни, даже после ночных вечеринок, мне не доводилось проспать целый день. Откинув одеяло, я поднялся, чувствуя себя отдохнувшим, но все еще нездоровым. Голова кружилась. Накинув халат, я пошел в ванную. Включил свет, умылся, принял две таблетки аспирина и взглянул на себя в зеркало.
Нельзя сказать, что я хорошо выглядел: бледный, небритый, с красными, лихорадочно блестевшими глазами. Я не из тех, кого украшает щетина, поэтому выглядел просто неопрятно, а царапина на щеке превратилась в уродливый рубец, усеянный выступившими капельками гноя. Синяки на горле явно были оставлены пальцами: четыре округлые отметины, каждая с кровавым полумесяцем в том месте, где ноготь пронзил кожу, а под яремной веной расплывался синяк пошире – от большого пальца. Чуть выше его я заметил порез – тоже в форме полумесяца, но около трех дюймов длиной, слегка припухший. Я нахмурился. Это не след от ногтя и не случайная царапина. Рана нанесена намеренно. Но зачем? И как? Судя по размеру и форме, по легкой неровности пореза, она походила на отпечаток… я раздраженно затряс гудящей головой. Слишком много кошмаров. Зачем и кто стал бы это делать? И все же это очень похоже на отпечаток зубов. Разозлившись на себя за такие фантазии, я решительно отвернулся. Царапины надо продезинфицировать, иначе придется беспокоиться кое о чем похуже дурных снов. Я нашел пузырек с йодом и, стоя перед зеркалом, смазал все повреждения на лице и шее. Так-то лучше. Теперь надо что-нибудь съесть – я чувствовал слабость и головокружение, к тому же вспомнил, что не ел с прошлого утра. Пошел в свою комнату переодеваться, но остановился, увидев записку на двери. Раньше я в спешке не заметил ее, а теперь предположил, что это записка от миссис Браун. И не ошибся.
Дорогой мистер Дэниел!
Мне надо ненадолго уйти, чтобы навестить мою сестру. Я вернусь сегодня вечером. Жалко, что Вам нехорошо. Если захотите перекусить, я оставила чайник на плите и хороший кусок трески в духовке Вам на ужин. И возьмите сами, что захотите, в кладовке.
Искренне Ваша
Я улыбнулся. Значит, дом в моем полном распоряжении до вечера. Слава богу, не придется отвечать на неловкие вопросы, поскольку миссис Браун не только добра, но и старается всех защитить, как наседка – своих цыплят, и это стремление порой казалось мне чрезмерным. Оставшись в одиночестве, я не стал утруждать себя переодеванием и спустился на кухню. Как и было обещано, в духовке нашлась еда, на плите – чайник с чаем, и я уселся за кухонный стол, намереваясь поужинать. Однако едва сделал глоток, как меня снова затошнило, голова закружилась, желудок сжался, и я отодвинул почти полную тарелку. Борясь с тошнотой, выпил залпом два стакана воды и некоторое время сидел у камина, дрожа как в лихорадке. События предыдущей ночи подействовали на меня сильнее, чем я думал. Протянув руки к огню, я впервые попытался проанализировать кошмарное происшествие. Приверженность логике и склонность к исследовательской деятельности были моими лучшими качествами, и теперь, после ванны и долгого сна, ко мне возвращался природный прагматизм. Нужно это подчеркнуть: я не был и не стал невротиком; заключения, к которым я пришел, основаны на собственном опыте и его анализе. Даже тогда, вынырнув из пучины кошмара, я пытался рассматривать ситуацию объективно.
48 
