Лёгкий, ненавязчивый романчик 
85 
Она поразмыслила над его словами и осталась довольна. Молодой человек рассчитывал на выгодный брак и лишился такой возможности из-за разорения семьи.
— Стало быть, вы одиноки.
Он лукаво улыбнулся:
— Провидение одиноких мужчин создает для них одиноких женщин.
Франц Эккарт рассмеялся.
— Лишь бы не распутных, — заметила Жанна.
— Право же, мадам, они как все, как весь наш мир. В них есть и дурное и хорошее.
— Остерегайтесь болезни святого Меана.[32] Она, как и смерть, поражает не только других.
Когда приехали Феррандо, Анжела и Северина, Жанна занялась другим важным делом: следовало вернуть привлекательность молодой вдове. Северина подурнела, была скверно одета и наводила тоску своим унылым видом. Ее и впрямь ожидал монастырь.
Жанна обласкала племянницу, повела в парильню и велела Фредерике, как следует растереть ее, что вернуло ей здоровый цвет лица.
— Что за испытание! — вскричала Северина. — Но кровь бодрит, не спорю. И вы делаете это каждый день?
— Как молитву читаю, — сказала Жанна. — Унылое и неряшливое обличье противно Господу. Опустившийся человек оскорбляет Творца.
Этот довод удивил Северину. Из уважения к Господу она позволила Фредерике причесать и надушить себя.
Оставалось заняться одеждой, которая была в плачевном состоянии. Жанна призвала на помощь Симонетту, жену Жака Адальберта, ибо та оказалась почти одного роста с Севериной; обе женщины были из Милана и тем легче могли понять друг друга.
— Santi del cielo! — вскричала Симонетта, взглянув на молодую вдову. — A vederla cosi sciagurata, li si darebbe l'elemosina![33]
Она побежала в свою комнату за более пристойным платьем: из темно-синего сукна с юбкой-колоколом и с квадратным декольте, льняным расшитым воротником и широкими рукавами с обшлагами из того же материала. В тон платью была подобрана кокетливая бархатная шапочка синего цвета, которая прекрасно смотрелась на светло-рыжих волосах.
— Но… Боже мой! — в свою очередь вскричала Северина, когда Жанна протянула ей зеркало, первый подарок Жака де л'Эстуаля. — Боже мой, я больше не похожа на вдову.
Совместными усилиями Жанна, Фредерика и Симонетта действительно преобразили ее. Она была восхитительна: если бы еще согласилась слегка подкраситься, возрождение стало бы полным.
— Неужто вы намерены носить траур до конца дней? — осведомилась Симонетта.
Обе женщины не сводили глаз друг с друга. Через мгновение покорная улыбка осветила застывшее лицо Северины.
— Чрезмерная печаль греховна, вы разве не знаете? — продолжала Симонетта. — Она означает утрату надежды, которая наряду с верой и милосердием является одной из главнейших добродетелей.
— Северина, не одни только монашенки служат Богу, — подхватила Жанна. — Господь отделил жизнь от смерти, и негоже людям смешивать их.
— Я любила мужа больше всего на свете, — прошептала Северина. — Люди забрали его у меня!
Она заплакала.
— Он не вам принадлежит, а Богу, — наставительно произнесла Жанна, подавая ей платок, чтобы осушить слезы. — Говорить о нем как о собственном достоянии — это своего рода алчность.
— И детей от него у меня нет! — пожаловалась Северина.
— Неужто вы принесете в жертву покойнику свое потомство? — вмешалась Симонетта. — Ведь это варварство!
Северина задумалась.
— Наверное, вы правы, — со вздохом уступила она.
— Позвольте мне слегка подкрасить вам губы, — сказала Жанна.
Северину нельзя было узнать: Анжела и Феррандо раскрыли рот от удивления, когда увидели дочь, вошедшую в залу в сопровождении Жанны и Симонетты.
— Да ты просто колдунья! — шепнула Анжела Жанне.
Леонс Дульсе внимательно разглядывал молодую женщину. Теперь оставалось надеяться, что природа сделает свое дело.
Леонс сразу приступил к ухаживанию. Все с изумлением увидели улыбку Северины.
На следующий день Леонс и Северина вместе отправились на сбор винограда. Молодая женщина заливисто смеялась. Вскоре они стали неразлучны. Ночью их отделяла друг от друга одна тонкая перегородка, ибо Жанна выделила им две соседние спальни в новом крыле дома.
Через шесть дней или, точнее, ночей обитатели дома л'Эстуалей проснулись от коротких, но весьма характерных вскриков. Никто не встревожился — напротив, радость была всеобщей. Забытое после двух лет вдовства наслаждение полностью исцелило печаль Северины.
85 
