очень нудно 
58 
— Что же тогда?
Олбан мучился от того, что, судя по всему, не справлялся со своей миссией. Он никогда не знал за собой особого дара вызывать людей на откровенность и уж тем более не считал себя доморощенным психологом. Да и окружающие наверняка его таковым не считали. Правда, он не раз подставлял плечо знакомым обоего пола, как близким, так и не очень, просто оказавшимся в тупике, чтобы те могли выплакаться, и люди подчас видели в нем нечто среднее между священником и психоаналитиком, но его единственное преимущество — это точно — состояло в том, что он умел вовремя заткнуться, к месту охнуть или задать вопрос и не позволял себе, хотя временами очень хотелось, от души встряхнуть распустившую нюни личность да еще обругать и тем самым привести в чувство.
Гайдн, поджав губы, неловко заерзал на оттоманке.
— Извини, — сказал он, поднимаясь. — Мне надо в туалет. — И исчез.
Олбан осушил свой бокал, поизучал его на свет, а потом подошел к телефону и вызвал такси.
Ему было слышно, как в туалете спустили воду.
— Черт тебя дери, ты поедешь на бал, Золушка, — пробормотал он себе под нос и вернулся в кресло.
Пришлось поторговаться. Он хотел отправиться прямиком в какой-нибудь ночной клуб, но Гайдн готов был впасть в истерику от одного только упоминания злачных мест, и они решили взять по чашке кофе и по стаканчику бренди в кафе на открытом воздухе в западном конце рю Сент-Андре-дез-Ар. Там, на перекрестке семи улиц, ночами бурлит неудержимая, безумная круговерть парижского порока.
Олбан распорядился, чтобы таксист высадил их возле Сен-Мишель — ему хотелось дальше пройтись пешком. Это была его любимая улица в Париже, да и во всем мире, и если Гайдна она не проймет, то, значит, у этого пидора точно не все дома и Олбану не останется ничего другого, как взять его за шкирятник, дотащить по Мазарину до моста Пон-дез-Ар и бросить в воду — пусть плывет к себе в «Ритц».
— Твое здоровье.
— Сантэ. 23
— Ну, что у тебя стряслось? В чем трудность?
— Тебе действительно не безразлично?
— Гайдн, мы это уже выяснили. Не заводи старую песню.
— Ладно… дело в том, что я не справляюсь с заказами. — Он коротко хмыкнул и сделал изрядный глоток.
— То есть?
Гайдн прокашлялся:
— Кроме шуток. Оформляю заказ — и всякий раз неудача. Либо заказываю слишком много и товар оседает на полках и складах, что влечет за собой убытки, либо заказываю слишком мало и приходится делать повторный заказ: опять же убытки. Две доставки обходятся дороже, чем одна. Понимаешь?
Гайдн, похоже, искал сочувствия. Вид у него был жалкий.
Олбан внимательно посмотрел на двоюродного брата. Его нервная, напряженная, слегка раскрасневшаяся физиономия освещалась огнями кафе и окрестных ресторанов, баров и магазинов, уличными фонарями, красноватым свечением недавно включенного газового обогревателя и фарами чьего-то криво припаркованного хетчбэка.
— И по этой причине ты сбежал от родни, довел до ручки свою бедную маму и транжиришь на отель такие деньги, каких хватило бы…
— Можно подумать, ты исполняешь пародию на еврея.
— Так и задумано, Гайдн. Я как раз собирался сказать «Ой-вей». Спасибо, что избавил.
Гайдн встрепенулся:
— Ты случайно не антисемит?
— Еще чего! — возмутился Олбан. — Если уж на то пошло, я просемит! Между прочим, эти сволочи-палестинцы — тоже семитский народ. Так что…
— Выходит, ты антипалестинец? — взвизгнул Гайдн.
— Боже милостивый, — простонал Олбан, закрывая лицо руками. — Конечно нет!
— Послушай меня, — начал Гайдн. — Я знаю, к чему ты клонишь, кто ты есть и что у тебя на уме. Знаю, чего ты от меня хочешь и на что толкаешь, куда намерен меня заманить и с какой целью. Знаю, что ты обо мне думаешь и что болтают в семье за моей спиной. Я же не дебил, мать твою. Хочешь знать правду?
Кузен Гайдн не на шутку раскипятился. Олбан решил, что это позитивный сдвиг, если, конечно, двоюродный не полезет в драку.
У Гайдна расширились зрачки. Он слегка наклонился к Олбану. Олбан от греха подальше отстранился, не исключая, что именно сейчас и получит в морду. Но Гайдн произнес:
— Я равнодушен к сексу.
С этими словами он расправил плечи и вызывающе вздернул подбородок.
Олбан невольно скрестил руки на груди. Он хотел было откинуться назад, и как можно дальше, но побоялся, что это будет выглядеть брезгливо, а потому лишь прикусил губу и сдвинулся немного в сторону, как будто перед ним вдруг выросло стройное молодое деревце, мешающее смотреть на собеседника.
58 
