очень нудно 
119 
— Да. Мы, брамайны, черпаем энергию в страданиях.
Теперь на женщину уставились оба: и Тумидус, и Лючано. Рабыня без слов поняла: мужчины требуют пояснений.
— Эволюция, хозяин. Мы хорошо умеем страдать. Очень хорошо. Холод, жара, сквозняк. Духота, дождь, засуха. Боль, голод… Мы страдаем от всего. Сильнее, чем другие. Много сильнее. Мы это хорошо умеем. Страдаем — и накапливаем энергию.
— Что-то я не замечал, чтобы ваш брат сильно страдал, — буркнул легат.
— Никто не замечает, хозяин. И не надо. Мы умеем страдать — и умеем терпеть. Брамайны очень выносливые. Я страдаю все время.
— И сейчас?
Вопрос вырвался одновременно у обоих.
— И сейчас, хозяин. Только мало. Не хватит, чтобы улететь на галеру.
— А если я тоже… сяду на «весла»?
Сунгхари разочаровала Лючано:
— Тебя будет мало.
Тумидус в ярости хватил кулаком по приборной панели.
— Постой! Ты говорила — голод, боль? А если боль будет сильной?
— Тогда, возможно, у меня хватит энергии для выхода на орбиту. Но…
Рвануло вплотную. «Вихрь» покачнулся.
— …но боль должна быть очень сильной, — со спокойствием каменной статуи продолжила Сунгхари. — Если, к примеру, отрезать мне пальцы… или жечь огнем…
Лючано передернуло. Брамайни сама предлагала пытать ее! Причем делала это с таким безразличием, словно сообщала прогноз погоды в захолустном мирке, скучном для всех, включая его жителей.
Тумидус поглядел на рабыню с интересом.
— Не надо резать! Не надо жечь! — выкрикнул Лючано, спеша вмешаться, прежде чем случится непоправимое. — Я умею! Без членовредительства. Хозяин, ты же помнишь! Меня учили!
— Помню, — кивнул легат. — Хорошо помню, сукин ты сын…
И после минутных раздумий скомандовал:
— Действуйте!
— Сунгхари, тебе будет больно. Очень больно. Ты готова?
— Как скажет хозяин.
Брамайни преданно уставилась на Тумидуса.
— Шевелитесь! Нам надо убираться отсюда.
И снова легат торопил рабов словами, имея возможность напрямую воспользоваться «клеймом». Ментальный приказ, и Лючано Борготта перестанет городить глупости, без промедления приступив к экзекуторскому делу. Почему легат командовал ими таким странным для помпилианца образом, Тарталья не знал.
Боялся, что психический нажим исказит палаческий талант раба?
Кто знает…
Всестихийник снова тряхнуло: ощутимей, чем в прошлый раз. Легат тронул крайний слева сенсор. На колени Сунгхари из открывшегося бокса выпал комплект энергобраслетов с подключенными к ним силовыми кабелями.
«Нам! — запоздало понял Лючано. — Он сказал — „нам“».
«Да. А что?»
«Неужели в его тупой помпилианской башке хоть что-то сдвинулось?!»
«Не тешь себя надеждой, малыш, — с печалью произнес маэстро Карл. — У вас стресс, шок. Это пройдет. И жизнь вернется на круги своя. А легат Тумидус будет потом стыдиться этих слов. Если вообще вспомнит о них».
— Прости меня, Сунгхари. И — терпи.
— Я умею терпеть. Делай свое дело.
Королеву Боль не требовалось звать, умоляя об аудиенции. Она и так вечно была с ним, как подобает истинной владычице. На краткий миг Лючано расслабился — и на осужденного киттянским судом невропаста рухнуло небо.
Жгучее, шипастое, чудовищно тяжелое небо.
Все, чему он не позволял овладеть собой, пока тащил бесчувственного легата по булыжникам мостовой. Тяжкий пресс контузии сдавил мозг, стремясь выжать все соки и превратить рассудок в черствую лепешку. Тело ныло от многочисленных ушибов. В ушах звенело и стреляло: там, на барабанных перепонках, маневрировал, паля из орудий, туземный броненосец. Глаза жгло от пыли, во рту было мерзко, и не осталось слюны, чтобы выплюнуть накопившуюся дрянь.
«То, что нужно, дружок, — ухмыльнулся Гишер Добряк. — Лучше не придумаешь».
И с теплотой, не свойственной старому экзекутору, добавил:
«Валяй. Удачи!»
IV
Пальцы с нежностью опытного развратника пробежались по шее женщины. Опустились на плечи.
Потом — ниже, нащупывая восприимчивые точки. Здесь, под ключицей.
И здесь, на груди, возле соска.
Теперь — поймать ритм.
Ага, есть.
Снаружи начался ад. Один из десантных ботов открыл наконец ответный огонь. Залп батареи плазматоров ударил в воду, взметнув столбы пара и слегка зацепив корпус броненосца. Корабль встряхнулся мокрым псом и злобно рявкнул орудиями главного калибра. Степь застонала, выворачиваясь наизнанку, — роженица, гибнущая в попытке родить исполина.
119 
