29 
И тут он увидел свой билет к свободе, аккуратно свернутый на парчовом сидении стула.
Свои брюки.
Должно быть, кто-то принес их, пока он спал.
Стряхнув с себя последние следы головокружения, он уверенными шагами пересек комнату и натянул брюки, с удовольствием отмечая, как знакомо они облегают его ноги. К своей радости, он обнаружил и свою рубашку, аккуратно висящую на спине стула. Он пробежался пальцами по хрустящему накрахмаленному батисту, думая о том, что это довольно экстравагантная ткань была куплена на стипендию простого пехотинца. Надевая рубашку, он заметил, что имевшиеся на ней дыры зашиты так тщательно, что стали практически незаметны. Возможно, эта рубашка была с плеча какого-нибудь великодушного офицера.
Теперь, уже полностью одетый, он стоял, упираясь руками в бедра, и гораздо больше чувствовал себя самим собой.
Кем бы он, черт возьми, ни был.
Николас провел рукой по своей нечесаной гриве и вздрогнул, когда пальцы коснулись болезненной шишки размером с гусиное яйцо, что была у него на макушке. За этот бесконечный день он кое-что о себе узнал. Он не был в восторге оттого, что находится в заложниках у женских прихотей. Лаура не имела права сказать, что они помолвлены, а потом бросить его одного совершать шокирующие открытия.
Восстанавливая не только силы, но и решительность, он проскользнул в темную прихожую, сам не зная, идет ли он искать невесту или себя самого.
Лаура нервно бродила по гостиной, словно призрак в осаде. Она не стала зажигать лампу или свечу, предпочитая им полумрак с пятнами лунного света. Она опасалась, что находится всего в шаге от того, чтобы начать заламывать руки, как измученная героиня из какого-нибудь готического романа, которые так любила Лотти.
Одно дело представлять себе жизнь с незнакомцем при ярком дневном свете, и совсем другое думать о том, чтобы разделить с ним постель в ночном сумраке. Она мечтала выйти замуж с самого детства, но все ее мечты всегда заканчивались нежным объяснением в любви и целомудренным поцелуем, а не шестью футами и двумя дюймами неприрученного мужчины в ее постели.
Запаниковав, она издала тихий хныкающий звук. Ее жених мог потерять память, но она-то уж точно потеряла разум, придумав такую легкомысленную интригу.
Она провела весь день, избегая его и репетируя историю, которую она придумала для них обоих. Она не посмела написать ни слова об этом в своем дневнике, боясь, что он может когда-нибудь его найти и прочитать.
"Будьте уверены, ваши грехи найдут вас" [1]
Так называлась одна из любимых проповедей ее отца, и Лаура почти слышала его мягкий упрекающий голос. Конечно, отец никогда бы не поверил, что его невинная маленькая девочка способна на больший грех, чем невыученные библейские послания или стянутый из сахарницы кусок сахара за спиной матери. Наверняка, никому из ее родителей не пришло бы в голову, что она может стащить не только сахар, но и мужчину.
Плечи Лауры разом поникли. Было уже слишком поздно признаваться в том, что она натворила, и молить его о прощении. И слишком поздно для того, чтобы стукнуть его по голове подсвечником и отнести обратно в лес, туда, где она нашла его. Хорошо это или плохо, но теперь он принадлежал ей.
— Нас представил мой кузен, — бормотала она, сворачивая направо, чтобы не запнуться за оттоманку. — Семиюродный кузен. Или пятиюродный? — Она потерла ноющие виски, думая, что лучше бы она оставалась в постели и слушала посапывание Лотти.
В лунном свете вырисовывался силуэт старого секретера красного дерева. Скомканный лист бумаги лежал на нем посреди беспорядка письменных принадлежностей, брошенный, но не забытый. Это было письмо, написанное любимицей Стерлинга Харлоу. Сейчас Лаура презирала высокомерного герцога сильнее, чем когда бы то ни было. Ведь это он поставил ее на путь, ведущий к беде.
Покопавшись в темном закутке, она вытащила трутницу, где хранились спички. Она зажгла одну, коснулась ее пламенем края письма и с триумфом стала наблюдать, как бумага скручивается и чернеет.
— Вот тебе, жалкий дьявол, — пробормотала она, поднимая письмо повыше. — Жарься в аду, где тебе самое место.
— "Небеса не бывают так яростны, как бывает любовь, перешедшая в ненависть", — процитировал кто-то за ее спиной. — "Но и в аду нет гнева, сравнимого с гневом отвергнутой женщины". (Уильмя Конгрив, "Невеста в трауре" — прим. переводчика)
29 
