52 
— Уверена, ты справишься. — Шелковистые ресницы Катрионы кокетливо захлопали под взглядом Саймона. — В конце концов, ты имеешь большой опыт и настоящий талант уговаривать разных лошадок соглашаться на твои предложения.
— Да, только, к сожалению, на тебя мои способности пока не подействовали.
Саймон печально посмотрел на прогнувшуюся скамейку для кучера и представил, каково ему будет трястись на таком сиденье и что будет чувствовать его задница всего через несколько часов путешествия. Добрую треть скамьи занимала клетка из узких деревянных планок.
Он недовольно поморщился:
— Так, а эта конструкция здесь для чего?
— Ящик для кур.
Уэскотт склонился и стал всматриваться. Из клетки доносился низкий урчащий звук.
— Как ни грустно мне делать такое открытие, но там вовсе не куры.
— Ясное дело, что не курица! Не могу же я позволить Роберту Брюсу свободно разгуливать здесь, как это можно было в карете. Еще заинтересуется какой-нибудь куницей или куропаткой по дороге, умчится в лес, и мы его не найдем.
Саймон недовольно пробурчал что-то себе под нос, чем вызвал укоризненный взгляд Катрионы, а затем выпрямился во весь рост и сказал:
— Мне кажется, я должен узнать ответ на еще один вопрос.
— Какой?
— Когда мы отправляемся?
Прошли три бесконечных и изматывающих дня в пути к Северному нагорью. Саймон все чаще представлял, как настоящий негодяй на его месте давно бы уже задушил Катриону галстуком, тело оставил гнить в лесу, а потом в прекрасном настроении отправился бы по своим делам, забрав все ее деньги. С каждым поворотом скрипучих и неровных колес повозки по каменистой дороге настроение у Уэскотта заметно ухудшалось, и он все более злобно поглядывал на свою спутницу.
Его мучения усугублялись и другим испытанием. Всякий раз, когда повозку встряхивало на неровностях дороги, их тела соприкасались, вызывая у Саймона возбуждающее и одновременно болезненное ощущение. Толчок повозки — и они касаются коленями и бедрами. Движение поводьями — и локоть Саймона скользит по притягательной мягкости женской груди.
Вдобавок ко всему, словно в насмешку над обозленным Уэскоттом, настроение Катрионы с каждой милей проделанного пути становилось все более радостным. Большинство знакомых женщин Саймона давно бы уже заливались слезами или впали в депрессию от страданий, что приходится терпеть такие дорожные неудобства. С Катрионой все было иначе. Она весело и неустанно щебетала в пути, обращая внимание на каждую попавшуюся на глаза синицу, рыжую белку или даже замеченную на обочине дороги раннюю поросль лесного щавеля.
Создавалось такое впечатление, будто Всевышний сотворил все эти чудеса природы не иначе, как для ее удовольствия. Когда холмистые пастбища южной Шотландии сменились скалистыми пиками и нависающими вересковыми зарослями Северного нагорья, Уэскотт заметил, что в речи Катрионы снова появилась очаровательная певучесть, на которую он обратил внимание еще при их первом знакомстве в конюшне.
— Такое чувство, будто впервые за десять лет я могу дышать свободно, — призналась она.
Повозка с трудом продвигалась по узкой извилистой дороге, более подходящей для овец, чем для людей.
— Господи, я даже подумать боюсь, сколько всякой копоти и грязи накопилось у меня в легких за это время.
Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула свежий горный воздух. У Катрионы было такое счастливое выражение на лице, что Саймону захотелось, чтобы и он мог оказывать на нее столь бодрящее воздействие.
— Ты разве не чувствуешь, что здесь от восторга можно просто опьянеть?
— От воздуха вряд ли. Но у меня есть кое-что понадежнее, — бросил в ответ Уэскотт, доставая из-под сиденья бутылку шотландского виски и вытаскивая пробку зубами.
В ветхом заезжем домике, где они останавливались прошлой ночью, удобств было очень мало, но работал бойлер, и горячая вода сделала условия отдыха более-менее удовлетворительными. Если шотландцы в чем-то и были сильны, так это в умении изготавливать виски. Надеясь как-то скрасить неудобства путешествия и сделать общение с Катрионой более терпимым, Саймон уговорил ее, и она, отбросив сомнения, купила целых три бутылки.
Повозку в очередной раз сильно подкинуло на дорожной колдобине, и Уэскотт чертыхнулся.
— Уже даже не знаю, что больше болит, голова или задница.
52 
