54 
Они ели горячие кусочки картофелин, отламывая их пальцами, и Саймон наконец обратился к Катрионе:
— Расскажи мне про своего праведного братца. Катриона нервно засмеялась, не зная, радоваться ли ей, что спутник прервал долгое молчание, или печалиться, что тема для разговора выбрана совсем невеселая.
— О, смею тебя уверить, Коннор никогда не был праведником. Во всяком случае, когда был подростком. Он на пять лет старше меня и ни разу не упускал возможности дернуть меня за косы, пострелять из лука в моих кукол или подложить мне мышь в постель.
— Значит, ты его очень любила?
— Всем сердцем, — призналась Катриона с задумчивой улыбкой. — Он вечно дразнил меня, однако стоило кому-то хотя бы кинуть недобрый взгляд в мою сторону, как дело для обидчика могло завершиться разбитым носом или синяком под глазом.
Саймон вытянул ноги вперед и прилег, опираясь на локоть. В темноте нельзя было разглядеть выражение его лица.
— Наверное, твоему брату непросто было отпустить тебя.
— Мне кажется, он понимал, что другого варианта просто не существует. После того как наших родителей… убили солдаты в красных мундирах, я рыдала и умоляла его никуда меня не отсылать. Но Коннор вытер мне слезы и сказал, что я должна быть смелой. Он хотел убедить меня, что в роду Кинкейдов никто никогда не хныкал, когда можно было сражаться. Тогда же брат мне пообещал, что приедет и заберет меня домой, когда здесь станет безопасно.
Саймон нахмурился:
— Но ведь он так и не приехал, хотя обещал? А вместо этого зовет тебя ехать на родину.
Катриона опустила голову и принялась сосредоточенно выковыривать последний кусочек печеного картофеля из обугленной кожуры.
— А твой брат? Каким был он? Уэскотт пожал плечами:
— Он был ужасно невыносимым. Вообще-то наш отец меня едва терпел. Несмотря на это, Ричард, кажется, считал меня кем-то вроде соперника за родительское внимание. Постоянно напоминал мне, что именно он законный наследник, а я лишь жалкий бастард. Когда отец принял меня в свой дом, Ричарду было двенадцать лет. Едва я только поселился в герцогском поместье, как братец придумал себе забаву. Он заводил меня куда-нибудь в отдаленный уголок их огромного дома и оставлял одного, прекрасно понимая, что выбраться оттуда сам я не смогу.
У Катрионы кольнуло в сердце, стоило лишь представить, как маленький Саймон плутает по лабиринту коридоров, а его жестокий брат посмеивается из-за угла.
— Должно быть, ты ненавидел его, — тихо заметила Катриона.
— Так же сильно, как и обожал. — Кончиком ножа Саймон метнул картофельную кожуру в костер. — Но получилось так, что судьба жестоко подшутила над ним. Он умер, и я остался для нашего отца единственным сыном. — Уэскотт выудил из-под скатанного одеяла, на котором сидел, наполовину опустошенную бутылку виски и поднял ее, провозглашая тост: — За потерянных братьев, которых нам так не хватает!
— За потерянных братьев! — эхом отозвалась Катриона. — Где бы они ни были сейчас, — добавила она, опустив глаза.
* * *
Саймон лег на спину и принялся рассматривать ночное небо. Снегопад прекратился, и пелена облаков расступилась, открывая россыпи холодных звезд. Их мерцающие лучи выглядели такими острыми, что казалось, едва прикоснешься к ним — поранишься до крови.
Он уже покончил с первой бутылкой виски и принялся за вторую. Однако знакомое оцепенение никак не наступало и не получалось заглушить ноющую боль в сердце. Алкоголь полностью завладел его телом, но разум оставался мучительно трезвым.
Уэскотт перевел взгляд на свою спутницу. Катриона, укутанная одеялами, легла с другой стороны от костра и почти моментально заснула. Наверное, еще не поздно признаться себе, что испытываемое им чувство к ней всего лишь желание телесной близости. Плоть, которой отказали в удовольствии, жестоко мстила ему сердечной болью.
Саймон покачал головой. Не нужно ему было жениться, даже если эта женитьба не настоящая. Куда проще и надежнее продолжить череду побед над чужими женами.
Катриона повернулась на бок и рукой прижала к себе парчовую дорожную сумку, которую берегла сильнее, чем другие берегут свои добродетели.
Отставив в сторону открытую бутылку виски, Уэскотт неслышно поднялся, осторожно, словно убийца, приблизился к спящей Катрионе и наклонился над ней. Несмотря на горящий поблизости костер, нежный носик Катрионы порозовел от холода. В эту минуту Саймону хотелось лишь одного — сбросить одежду, забраться под одеяла и согреть ее теплом своего тела. Его мучило острое желание наполнить ее такой же страстью, пробудить в ней любовь и жажду наслаждения. Он представлял ощущение сладостного нескончаемого скольжения вместе с ней в блаженном танце под одеялами, когда сливаются их тела и сердца…
54 
