очень нудно 
58 
Когда мужские пальцы достигли желанного места, там все было готово уже встретить его, все было открыто и напитано влагой желания. Искушение было слишком сильным. Совершенно позабыв об изящных манерах и деликатном обращении, так благотворно повлиявших на его репутацию, Уэскотт грубо погрузил два пальца в ее плоть. Он услышал сдавленный крик Катрионы и почувствовал, как содрогнулось все ее тело от резкой боли, вызванной таким движением. Шок от такого открытия был для Саймона не менее сильным, чем шок Катрионы от посягательства на ее честь.
С трудом, удержавшись от ругательства, Уэскотт резко отпрянул от Катрионы. Ей даже пришлось ухватиться за ствол дерева, чтобы не упасть.
Саймон попятился назад с таким видом, словно перед ним женщина, которая едва не заманила его в ловушку медовой приманкой. Он стоял, тяжело дыша.
— Ну, вот скажи, что я должен еще сделать, Катриона? До каких пределов нужно мне дойти, чтобы ты поняла — нельзя меня превратить в хорошего человека, как бы сильно ты ни верила, что это возможно?
С этими словами Уэскотт наклонился, сгреб ладонью лежащие на земле газетные листки и швырнул их в костер.
— Не надо! — жалобно вскрикнула Катриона и метнулась к костру.
Но было слишком поздно. Языки пламени быстро пожирали добычу из бумажных вырезок, превращая в пепел нарисованного героя и заметки о нем.
Катриона долго стояла, наблюдая, как дым костра навсегда уносит прочь ее девичьи мечты. Когда же, наконец, она подняла взгляд на Саймона, в глазах у нее стояли слезы.
— Конечно, ты прав, Саймон. Ты самый жалкий трус, и я даже не знаю, кого ты больше боишься, себя… или все-таки меня.
С трудом, подавив рыдания, она повернулась и побежала в лес.
Саймон стоял, сжимая кулаки, и вслушивался в затихающий вдали треск ветвей. Катриона скрылась в лесу, и он понимал, что должен последовать за ней.
Именно так повел бы себя любой нормальный мужчина.
Но вместо этого Уэскотт уселся возле костра и поднес ко рту наполовину опустошенную бутылку виски. Если бы было достаточно виски и ему повезло в дальнейшем, то он потом мог бы и не вспомнить проклятые события этой ночи. Мог бы позабыть убитый горем взгляд Катрионы и текущие по щекам слезы, когда она так болезненно переживала гибель ее заветных сокровищ.
Но никакого количества спиртного не хватило бы, чтобы заглушить эхо ее сдавленного крика, вырвавшегося в момент грубого насилия, совершенного его рукой. В тот самый знаменательный момент в жизни женщины, за который он заслужил лишь ее осуждение и презрение.
Саймон нагнулся к огню и вытащил обгоревший кусочек газеты, не обращая внимания, что обжигает пальцы. На бумаге был еще один рисунок статного молодого офицера, спускающегося на лондонскую пристань с повязкой над бровью, словно увенчанный лавровым венком воина-победителя.
В тот памятный день на пристани Катриона была не единственной женщиной, встречавшей его. Уэскотт никому не рассказывал о том, как заметил в толпе призрак из своего прошлого. Возможно, он бы и узнал Катриону, если бы в тот момент не был шокирован неожиданной встречей. Он так и прошел с натянутой любезной улыбкой мимо восторженно приветствующих его людей, не замечая никого из них.
Саймон долго и пристально вглядывался в лицо офицера на рисунке, но газетный герой так и остался для него чужим и незнакомым. Наконец он скомкал рисунок и швырнул его обратно в костер. Затем Уэскотт отхлебнул очередную порцию виски, наблюдая, как и этот кусочек бумаги превращается в пепел.
В разговоре с Катрионой он говорил не совсем искренне. На самом деле Саймону хотелось верить в напечатанную о нем героическую легенду так же сильно, как поверила в нее она. Он желал бы поверить и в то, что может быть человеком чести. Таким, кто по-настоящему готов пожертвовать своей жизнью ради спасения командира. Сыном, которым мог бы гордиться его отец. Мужчиной, заслуживающим, чтобы ему под ноги бросали розы хорошенькие девушки, мечтающие о благородных принцах и героях-победителях.
Вернувшись в Лондон, Уэскотт некоторое время даже пытался убедить себя, что его, наверное, подвела собственная память. В день последнего сражения палуба корабля уходила из-под ног, невыносимое зловоние сгоревшего пороха обжигающим облаком забивало ноздри, а грохот корабельных пушек оглушающим молотом бил по голове. И почему бы ему, не поверить, что в какую-то долю секунды он на самом деле совершил нелегкий выбор между спасением своей жизни и жизни капитана? Однако попытка вжиться в эту легенду провалилась, так как нашелся человек, обмануть которого было невозможно. Его звали Саймон Уэскотт.
58 
