38 
— Нам пора возвращаться.
— Еще разок, — попросил Лукас.
— Ваша беда в том, что вы не повзрослели, — поддразнила она человека, который, как ей было хорошо известно, нес на своих плечах огромную ответственность.
— Иногда мне разрешают поиграть, — театрально вздохнул он.
— Тогда пошли, — согласилась она. — Только один раз.
Они взобрались на гору, сели тесно рядом — и помчались. Сейчас упадем! — подумала Жермена, но ей было все равно. Никогда еще она не получала такого удовольствия от прогулки.
Сани неслись очень быстро, все больше набирая скорость, горка уже обледенела, и они, конечно же, снова упали.
Жермена лежала, глядя в небо, и радостно смеялась. Лукас склонился над ней и рассматривал ее — а она все смеялась. Потом увидела, как он сглотнул, и подумала, что все-таки нравится ему.
— Только взгляните на нее! Вся в снегу. Твои замечательные волосы намокли, косметики давно нет. Знаешь, что я думаю? — спросил он и, когда она покачала головой, сказал: — У тебя просто потрясающий вид.
Жермена не просто любила его — обожала!
— А нос у меня красный? — все еще улыбаясь, спросила она.
Лукас наклонился и поцеловал ее в нос.
— Он ледяной, — констатировал он.
— Посмотрели бы вы, мистер, на свой! — засмеялась Жермена.
Это самое замечательное Рождество в ее жизни!
— Даю вам тридцать минут, чтобы собраться, — развязно заявила она ему и услышала слабый стон.
Потом Лукас целовал ее снова и снова, а она целовала и обнимала его в ответ.
— Я скучал по тебе, — пробормотал он ей в губы.
Боже! Он сказал то, что она так хотела услышать!
Лукас заглянул в прекрасные глаза Жермены и снова нежно поцеловал ее холодное от снега лицо.
— Пошли, отведу тебя домой. Ты замерзла, — сказал Лукас, помогая ей подняться.
Замерзла? Жермена нисколько не ощущала холода, но была слишком хорошо воспитана, чтобы сознаться, что зажженный им огонь внутри превратился в пламя.
У нее остается еще один час его общества, размышляла Жермена, и она хотела получить от него удовольствие. Ведь какой унылой станет жизнь потом, когда Лукас уедет…
— Простите, если мы немного опоздали, — извинился Лукас перед ее матерью, когда они стояли в холле, сбрасывая верхнюю одежду.
— Портиться нечему, — заверила его Грейс Харгривз. — Но вы оба вымокли! — тут же заворчала она.
Жермена посмотрела на Лукаса, чтобы увидеть, как этот титан в мире большого бизнеса переносит, когда его бранят, и с восторгом увидела, что он с удовольствием принимает опеку ее матери.
А мать именно опекала его. Жермену она отослала наверх принять горячий душ, а у Лукаса забрала пальто и предложила отдать ей одежду, чтобы прокрутить ее в сушилке.
Желая скорее вернуться к Лукасу, Жермена погрелась под горячим душем, а потом помыла волосы шампунем. Одеться она решила просто, поскольку на Лукасе были обычные джинсы.
Натянув свитер и брюки, она быстро спустилась вниз. Лукас и ее родители были в гостиной, и она сразу увидела, что Лукас принял помощь ее матери.
— Все высохло? — поинтересовалась Жермена, ощутив внезапную неловкость.
Лукас внимательно оглядел ее.
— Отогрелась?
— Конечно же, вы оба упали с санок, — констатировал ее отец, не дав ей ответить, и продолжал, хотя это была сущая неправда, даже если он в это верил: — Эдвина всегда любила кататься на санках.
После этого замечания нельзя было затронуть никакую тему, чтобы Эдвин Харгривз не упомянул в разговоре имя Эдвины. Они перешли в столовую, но для Жермены ланч прошел не слишком приятно, и она начала сожалеть, что ее мать пригласила Лукаса. Жермена привыкла к тому, как ее отец поет дифирамбы Эдвине, а Лукас — нет.
Недавно обретенный враг в виде ревности начал вновь наступать на Жермену: а может быть, ему это нравится? В конце концов, он пригласил Эдвину в свой дом на Рождество. И именно в его доме Эдвина находится в данную минуту.
Тогда какого же лешего Лукас делает здесь, с нею?
Жермена еще не пришла ни к какому заключению, когда внезапно отец сбил ее с толку своим заявлением:
— Конечно, Эдвина очень отважная девушка. Она еще не оправилась после того, как ушибла спину.
— Когда спина болит, это ужасно, — спокойно согласился Лукас.
— Я не уверен, что она достаточно хорошо себя чувствует, чтобы ее оставлять одну — без женской помощи в доме, — намекнул Эдвин Харгривз, и Жермена не знала точно, побледнела она или покраснела.
38 
