42 
– Особенно такому страшилищу, как я.
– Не только. Я бы не отказалась жить здесь с вами.
– Лучшего подарка от вас ко дню рождения я и пожелать не могу.
Капитан издалека разглядел восторженный жест девушки. «Все пропало. Теперь она знает», – подумал он.
Мир отринул его. Корабль его жизни отдал швартовы – так ему показалось. Словно во сне, когда никак не можешь решить, чудесный он или кошмарный. Капитан двинулся к двум молодым женщинам. Стоял конец марта, но с неба лился тот совершенный свет, какой бывает только зимним днем у моря. Может, из-за этого бледного сияния две женские фигуры казались ему такими далекими?
Он все шел и шел, и не бы по конца этому пути. Ему вспомнилось высказывание эфиопского мудреца, которого он знавал лет сорок тому назад, когда морская судьба забросила его в Африку: «Любовь, – дело великих ходоков». Теперь он наконец понял, как правдивы эти слова.
Он шел к своей любимой, и каждый шаг был изнурителен, как метафизическое испытание. Шагнуть значило поднять ногу и почти рухнуть наземь, но удержаться в последний момент: «Когда я дойду до нее, я не стану больше удерживаться, я рухну.» Неописуемый ужас раскаленными щипцами терзал его грудь.
– Вот идет Капитан, – сказала медсестра.
– Что это с ним? Он шатается, как больной.
Подойдя к женщинам, старик увидел сияющее лицо Хэзел.
– Вы сказали ей?… – спросил он Франсуазу.
– Да, – солгала она. Это был неприкрытый садизм.
Лонкур повернулся к недоумевающей девушке:
– Не сердись на меня. Постарайся понять, даже если простить это нельзя. И не забывай, что я люблю тебя, как никто никогда не любил.
Сказав это, он побежал прочь, к острию каменной стрелы, отмечавшей место самоубийства Адели, и бросился оттуда в море.
Хорошему пловцу, даже семидесятисемилетнему, чтобы принять смерть в пучине вод, требуется усилие скорее умственное, нежели физическое.
«Не плыть. Не шевелить ни руками, ни ногами. Быть тяжелым и неподвижным. Обуздать жажду жизни, дурацкий инстинкт самосохранения. Адель, теперь я знаю наконец то, что знаешь ты. За двадцать лет не было ночи, когда бы я не думал о том, как ты утонула. Я не понимал, как это возможно, как вода, первый друг всего живого, может убить? Как твое тело, такое легкое, могло стать тяжелее колоссальной толщи воды? Теперь я понял: ты избрала самый логичный конец. Вода и любовь, – колыбель всякой жизни: ничто больше не дарит ее так щедро. Умереть от любви или умереть от воды, или от того и другого вместе – значит замкнуть круг, перепутать вход с выходом. Принять смерть от самой жизни».
Хэзел истошно визжала. Франсуаза удерживала ее обеими руками.
Голова старика ни разу не показалась на поверхности воды.
– Он умер, – ошеломленно произнесла наконец молодая девушка.
– Наверняка. Он вряд ли был амфибией.
– Он же покончил с собой! – возмущенно воскликнула Хэзел.
– Что верно, то верно.
Девушка разрыдалась.
– Ну, будет вам. Старик свое пожил.
– Я любила его!
– Какая чепуха. Да вам дурно делалось от одной мысли, что он к вам прикоснется сегодня вечером.
– Ну и что, все равно я его любила!
– Ладно. Прекрасно, вы его любили. Тем не менее, вполне естественно, что он умер раньше вас, учитывая разницу в возрасте.
– Бог мой, да вы ликуете!
– От вас ничего не скроешь.
– Вы его ненавидели?
– Да. Его самоубийство – лучший подарок ко дню рождения.
– Но почему он наложил на себя руки?
– Поди знай, что творится в голове у стариков, – сказала Франсуаза и улыбнулась, подумав, что ей удалось совершить идеальное преступление.
– А те слова, что он слазал мне перед тем, как броситься в воду, – это объяснение его поступка?
– Вероятно, – солгала старшая подруга. – Самоубийцы всегда испытывают потребность оправдаться, как будто это кому-то интересно.
– Как вы жестоки и циничны! Этот человек был моим благодетелем!
– Благодетель хорошо попользовался своей подопечной.
– Попользовался! Вы как будто забыли, что я обезображена.
– Забыть это невозможно. Но к вашему уродству привыкаешь, – ответила молодая женщина, не сводя глаз с дивно прекрасного лица Хэзел.
Они вернулись в дом, одна в слезах, другая – не помня себя от радости, что избавилась от своего врага благодаря искусно подстроенному недоразумению.
42 
