6 
– Мертвый Предел, подходящее название.
– Лучше не придумать! В самом деле, мой путь привел меня с самого космополитичного острова на остров, самый изолированный от внешнего мира: с Манхэттена на Мертвый Предел.
– Все же у вас была такая увлекательная жизнь!
– Это да. Но нормально ли, в моем возрасте, уже говорить в прошедшем времени? Не иметь ничего, кроме прошлого?
– Ну что вы, у вас есть и будущее. Ваше выздоровление – вопрос времени.
– Я не говорю о выздоровлении, – с досадой перебила ее Хэзел. – Я говорю о моей внешности!
– Не вижу, в чем проблема…
– Нет, вы отлично видите! Не надо лгать, Франсуаза! Ваша профессиональная вежливость меня не обманула. Вчера я хорошо разглядела выражение вашего лица, когда вы увидели меня: вы были потрясены. Даже вы, опытная медсестра, не сумели этого скрыть. Не подумайте, что я упрекаю вас: я бы на вашем месте, наверное, закричала.
– Закричала?
– Вы находите, что это слишком? Но именно такой была моя реакция, когда я посмотрелась в зеркало в последний раз. Знаете, когда это было?
– Откуда же мне знать?
– Тридцать первого марта тысяча девятьсот восемнадцатого года. В день, когда мне исполнилось восемнадцать лет, – в этом возрасте, естественно, хочется быть красивой. Под бомбежку я попала в начале января, и мои раны успели зарубцеваться. Я жила на Мертвом Пределе уже три месяца, и меня удивляло – вы, наверно, это заметили – отсутствие зеркал. Я спросила об этом Капитана – он сказал, что убрал из дома все зеркала. Я не поняла зачем, и вот тут-то он открыл мне то, чего я до тех пор не знала, – что я изуродована.
Руки медсестры замерли на спине девушки.
– Прошу вас, массируйте меня, не останавливайтесь, это так успокаивает. Я стала умолять моего опекуна принести мне зеркало – он отказывался наотрез. Я говорила, что хочу видеть своими глазами, до какой степени я изувечена, – он отвечал: лучше не стоит. В день моего рождения я расплакалась: разве не естественно, что девушка в восемнадцать лет хочет взглянуть на свое лицо? Капитан только вздохнул. Он принес зеркало, дал его мне – и передо мной предстало нечто уродливое и жуткое – то, что было у меня теперь вместо лица. Я кричала, кричала! Я сказала: уничтожьте это зеркало, последнее из зеркал, отразившее такое чудовище. Капитан разбил его. Это самый благородный поступок, который он совершил в своей жизни.
Девушка заплакала злыми слезами.
– Хэзел, успокойтесь, прощу вас.
– Не волнуйтесь. Я догадываюсь, что вы получили приказ не говорить о моей внешности. Если меня застанут в таком состоянии, я скажу правду: что вы здесь ни при чем и я сама затеяла разговор на эту тему. Лучше сразу объяснить, почему я такая и как извелась от этого. Да, я от этого совсем извелась!
– Не кричите, – сказала Франсуаза властно.
– Простите меня. Знаете, что кажется мне особенно несправедливым? Что это случилось с красивой девушкой. Да-да, ведь я, как ни трудно это себе представить, была очень хороша собой. Понимаете, если бы до этой бомбежки я была дурнушкой, то страдала бы меньше.
– Не надо так говорить.
– Ради бога, не возражайте, пусть даже я не права. Я знаю, мне следовало бы благодарить небеса за то, что почти восемнадцать лет я была красавицей. Но, признаюсь вам, я не могу. Говорят, у слепых от рождения характер лучше, чем у потерявших зрение в сознательном возрасте. Мне это понятно: я предпочла бы не знать, чего лишилась.
– Хэзел…
– Не надо, я сама понимаю, что несправедлива. И прекрасно сознаю, как мне повезло: я попала в дом, словно специально для меня созданный, без зеркал, вообще без единой отражающей поверхности. Вы обратили внимание, на какой высоте здесь окна? Даже если захочешь, не увидишь себя ни в одном стекле. Этот дом, наверное, построил сумасшедший: какой смысл жить у моря, если его не видно из окон? Капитан не знает, кто был этот архитектор. Ему здесь понравилось именно потому, что он терпеть не может море.
– В таком случае ему следовало бы поселиться где-нибудь в Юрских горах.
– То же самое сказала ему я. А он ответил, что его ненависть к морю сродни любви: «Ни с тобой, ни без тебя».
Медсестра едва не спросила: «И в чем же причина этой ненависти?» В последнюю секунду она вспомнила про уговор.
– Если бы только зеркала! Если бы только окна! Мне не дают принять ванну, не замутив предварительно воду ароматическим маслом. Никакой полированной мебели, ни единого блестящего предмета. За столом я пью из матового стакана, ем ложкой и вилкой из неотшлифованного металла. Чай мне наливают уже с молоком. Впору было бы посмеяться над такой мелочной предупредительностью, если бы только все это не напоминало о том, до какой степени я безобразна. В вашей практике вам не приходилось слышать о подобных случаях? О ком-то настолько уродливом, что его нужно было оберегать от собственного отражения?
6 
