очень нудно 
38 
Сделалась пауза.
— Впрочем, — развивая успех, продолжил Остромов, — если вещь не узнает владельца, я готов отступиться и в возмещение отнятого у вас времени открою вам бальзам от мигрени, простой, но действенный.
— Вы его увидите, — прошептала Гертруда со страстью и даже угрозой. Она схватила Остромова за руку и увлекла в реквизиторскую, прихватив попутно ключи из настенного шкафчика. Пахло гримом, пудрой, отсыревшими тряпками. Загорелась желтая лампочка на шнуре. Бедные театральные вещи в свободное от сцены время валялись черт-те как, и в углу, за грубо вырезанным деревянным щитом, крашенным серебрянкой…
Остромов гибко опустился на колени.
— Старый товарищ, — проговорил он прочувствованно, — старый Хоган Неарль! Прости меня, прости, шедшего так долго.
Голос его удачно дрогнул.
— Как вы назвали… — трепеща, пропищала Гертруда.
— Хоган Неарль, — повторил Остромов, — и о! я слышу, как он отозвался мне! Разве не слышите вы?
— Не слышу, — призналась она.
— Впрочем, я должен был знать… Подождите, в умных руках он наберет силу, и голос его станет всеслышен… Я удивляюсь! — грозно произнес Остромов. — Я удивляюсь: неужели вы… и другие… люди искусства, люди высокой чуткости… не узнали предмет, который просто показывать сотням непосвященных уже есть кощунство! Что мешало вам использовать или хоть заказать любой другой, но не этот, которого действие никто не может предсказать? Знаете ли вы, что делалось от него в зале, какие судьбы менялись — и как?! Это может наступить с отсрочкой до месяца, а то и более! Как можно, Боже, когда простейшее прикосновение бывает опасно для степени ниже третьей… Воля ваша, но видеть здесь, среди хлама, величайшую реликвию величайшего учения… Я одно могу спросить: сколько?
— Берите, берите, — почти беззвучно прошептала Алчевская.
Здесь важно было не переборщить: слишком бурная благодарность выдала бы игру, и он кивнул сухо, выговорив: «Я знал». Меч оказался холоден и тяжел, тяжелей, чем с виду. Явная подделка, реквизит по заказу; чугун?
— В руках непосвященного он все равно лишь вредит, — мягко добавил Остромов. — В руках же мастера… о, вы увидите, скоро увидят все.
Следующего порыва Алчевской никто предсказать не смог бы. Именно здесь случилось то, что впоследствии едва не погубило Остромова, попав в протоколы под именем гипнотического насилия. Сама Алчевская описывала это так: «Взглядом опустив меня на колени и положив руки на мою голову, чтобы сильней воздействовать, он вынудил меня к извращению, от которого я долго еще потом была сама не своя. Противостоять его гипнотической силе я не могла. Он говорил, что это так будет хорошо. Я не могла ничего возразить. Это повторялось еще потом много».
Как на духу, граждане, правда и ничего кроме правды! Любил это дело и практиковал, потому что, верно сказала Гертруда, при таком способе не поговоришь, не повозражаешь, не задашь глупого вопроса. Но чтобы в этот раз, в костюмерной, на голодный желудок и вот так, с бухты-барахты, — даже и в мыслях не было! Между тем она рухнула на колени, подползла, расстегнула, вцепилась — и дальнейшее, как говорится, молчание и причмокивание! Если что и воздействовало, то разве меч. Возможно, она так хотела отомстить мужу, что ей было все равно с кем. Возможно, она впервые за многие годы увидела человека своего круга. Возможно, наконец, что на нее, так сказать, была наложена рука сильнейшего духом, — но что решительно ложь, так это какие бы то ни было поползновения Остромова самого. Да никогда в жизни. Он стоял с недоумевающим и даже оскорбленным видом, опираясь на меч, до самого момента, когда не смог и не пожелал больше противиться растрате своей кундалини, — и после этого, застегнувшись, собирался уйти, не говорить с ней ни слова, просто дать прийти в себя. Но удержала и даже как бы повисла.
— Если вы в самом деле хотите познать, — проговорил Остромов, слегка задыхаясь, — я оставлю в театре записку, я приглашу вас в ложу…
— Скажите, — прошептала она, краснея, — скажите, я теперь посвящена?
— О, — сказал Остромов. — О, если бы так посвящали. Многое, еще очень многое…
— Я готова, — выдохнула она, потупившись.
Года сорок три, подумал Остромов. По доброй воле никогда, ну да уж если сама…
— Я извещу вас, — сказал он резко и вышел, унося меч.
Лучше было занести его к Лобову, дабы не пугать тещу, — там у него за неделю образовался небольшой склад полезных предметов и собранных по знакомым рукописей, — после чего намечался еще один визит, не столько полезный, сколько забавный. А впрочем, ne neglegаte, что значит — не пренебрегайте.
38 
