17 
Форели, конечно, были довольно маленькие, но Рори умел управляться с удочкой и наматывать леску, когда рыба попадалась на крючок.
— Я попытаюсь, — пообещала Пепита, — но не огорчайся, если дедушка откажет.
Фергюс, услышав последние слова, предложил:
— Оставайтесь со мной, м'лорд, и я покажу вам скан его светлости.
— Вот здорово! — воскликнул Рори. , — А еще я хотел бы увидеть клаймор!
Фергюс рассмеялся.
— Их много в комнате вождя.
— Тогда, пожалуйста, возьмите меня туда, и можно, я подержу один в руке?
Фергюс посулил ему и это.
Когда они ушли, Пепита отвела Жани в спальню, где надеялась найти миссис Сазэрленд, чтобы та присмотрела за девочкой, пока она будет у герцога.
Горничная, однако, сказала ей, что миссис Сазэрленд в комнате домоправительницы — в конце коридора.
Это было светлое помещение, заполненное сувенирами, которые миссис Сазэрленд, очевидно, собирала всю жизнь.
Тут были рисунки, развешанные на стенах и выполненные явно детской рукой, побуревшие от времени пучки белого вереска, маленькие шотландские шапочки, по всей видимости, принадлежавшие Алистеру и его брату, когда они были в таком возрасте, как Рори сейчас.
Здесь были черные перья тетерева и перья белой куропатки.
Пепита представила, в какой восторг придет Жани от такого множества интересных вещей, и миссис Сазэрленд будет нетрудно ее занять.
Пепита быстро зашагала одна по коридору, чувствуя себя школьницей, вызванной для проработки.
Герцог ждал ее не в гостиной, а в соседней комнате, по слухам, являвшейся его особым кабинетом, «святилищем»и известной как «Комната герцога».
Одна стена была занята книгами, на других стенах между окнами висели портреты предыдущих герцогов.
Девушке показалось, что все они не только властные и непреклонные, но также грозные и воинственные.
Хоть она и боялась герцога, стоявшего спиной к камину, она в то же время не могла не восхищаться им.
Он выглядел весьма впечатляюще в дневном килте, удачно сочетающемся с твидовым жакетом, а его спорран, который хотел видеть Рори, был украшен головой выдры.
Герцог молчал, пока она пересекала комнату, и когда она дошла до него, продолжал выдерживать паузу, как будто желая нагнать на нее побольше страху.
— Садитесь, мисс Аинфорд, — произнес он наконец.
Она мысленно возблагодарила его за это, — не только потому, что ощущала слабость в ногах, но и потому, что при его росте ей все время приходилось смотреть на него снизу вверх.
Пепита села на софу.
Последовала новая пауза, прежде чем он медленно заговорил.
— Я хотел бы начать с замечания, что нахожу экстраординарным и достойным порицания ваше прибытие сюда без предварительного уведомления меня о ваших намерениях.
— Я привезла детей к вам, — ответила Пепита, — так как они не могли больше оставаться в Корноулле и им некуда было поехать, где бы их приняли.
— Вы должны были знать, что после того, как Алистер уехал, я не считал его больше моим сыном!
— Это было вашим личным решением, однако по юридическим законам и понятиям морали, а также по кровному родству он все равно принадлежал вам.
Она говорила спокойно, без агрессивности в интонации, но герцог смотрел на нее с яростью, видимо, расценивая ее заявление как дерзость и непочтительность.
Тогда она вновь обратилась к аргументам.
— Что я должна была делать с двумя маленькими детьми, оставшимися без пенни наследства?
— Вы говорили это вчера, но мне трудно поверить этому.
— Я готова поклясться вам, если хотите, на Библии: все, что мы имеем на данный момент, это три соверена и пять шиллингов! — взбудоражилась Пепита. — Более того, адвокаты моего зятя скажут вам, если вы свяжетесь с ними, что остались еще просроченные долги на сумму свыше двухсот фунтов, которые необходимо будет когда-то вернуть.
— Я не буду возвращать долги моего сына! Он увяз в них потому, что женился на англичанке! — воскликнул герцог.
Пепита оглядела комфортабельную комнату, обставленную со всей возможной роскошью.
Она подумала, что продажа лишь письменного стола в георгианском стиле или одной из картин, которые висели на стене и являлись неповторимыми произведениями великих художников, не только покрыла бы долги ее зятя, но оставила бы еще немалый дополнительный капитал.
И тогда, чувствуя гнев от поведения герцога, особенно от непростительной насмешки над ее сестрой, она произнесла, стараясь придать своему голосу спокойствие:
17 
