20 
Он замолчал, погрузившись в воспоминания, а потом произнес:
– Но она была мне женой, а ты – моя дочь. Я не хочу, чтобы ты общалась с неподходящими людьми, особенно с мужчинами.
– Папа, но ведь с вами мне ничто не грозит!
– Это еще неизвестно, – ответил Пол Феррарис. – Не считай меня старым занудой, дорогая, но до тех пор, пока я не решу, с кем в этом городе можно заводить знакомства, я не собираюсь позволять тебе общаться с кем попало.
– Я понимаю, папа.
– Вот и хорошо, Гизела. Сегодня вечером я отвезу тебя в отель, а сам воспользуюсь каким-нибудь из приглашений, если не слишком устану. Не стоит забывать о том, что завтра мне снова играть.
– Конечно, папа, – согласилась с ним Гизела. Ее сердце пело: теперь она сообщит Миклошу,
что они могут увидеться!
Пол Феррарис уединился в своем номере, чтобы немного отдохнуть перед концертом. Оставшись одна, Гизела сразу кинулась к секретеру и быстро написала Миклошу записку, в которой говорилось о том, что у них есть возможность встретиться после концерта.
Она впервые писала мужчине такую записку и потому, немного стесняясь, не обратилась к нему по имени и не поставила подписи под письмом.
Сбежав вниз, она вручила портье конверт, адресованный господину Миклошу Толди. Портье, почтительно поклонившись, выразил сомнение в том, что в отеле проживает человек с таким именем. Не растерявшись, Гизела ответила:
– Он пришлет за письмом.
И, повернувшись, умчалась наверх.
Вернувшись в свой номер, она попыталась уснуть, но не могла. Воображение рисовало ей Миклоша, она слышала его голос, говорящий о любви, чувствовала прикосновение его губ и трепетала. «Только бы он поцеловал меня еще!» – загадывала она, и краска приливала к ее нежным щечкам при мысли о том, что это произойдет совсем скоро.
Гизела мечтала о том, как их губы снова соединятся и они, слившись воедино, вновь воспарят на небеса блаженства. В упоении она повторяла:
– Я люблю его! Люблю!
И сама удивлялась, что всем сердцем полюбила человека, о котором знала только, что он – венгр, что зовут его Миклош Толди и что он должен уехать, оставив ее одну. Причина его отъезда была ей неизвестна.
– О Господи! Сделай так, чтобы он остался! – отчаянно молилась она.
Этого хотелось ей больше всего на свете, но она никому не призналась бы в этом.
Конечно, Гизела мечтала, чтобы Миклош на ней женился. Она любила его и не сомневалась, что будет с ним счастлива.
В то же время она понимала, что не сможет оставить отца одного. Это невозможно. Они должны жить все вместе, только надо придумать, как это устроить. Но Миклош недвусмысленно дал ей понять, что будущего у них нет. Он должен уехать, покинуть ее по неизвестной причине.
Когда Гизела вспомнила об этом, ей показалось, что кто-то сжал ее сердце ледяной рукой. В отчаянии она воскликнула:
– О, почему! Ведь я его люблю, почему мы должны разлучаться?
Она готова была разрыдаться от бессилия что-либо изменить, но тут раздался стук в дверь.
Схватив платок, Гизела соскользнула с дивана и подбежала к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Смахнув слезы и поправив шелковый халат, она приоткрыла дверь и обомлела.
Весь дверной проем был полностью занят огромным букетом. За ним она не сразу заметила мальчика-посыльного, который тоненьким голоском произнес:
– Это вам, милостивая госпожа.
– Мне? – изумленно выдохнула Гизела. – Вы уверены, что это не ошибка?
– Да, фрейлейн.
Великолепный благоухающий букет был составлен из редких сортов орхидей. Гизела невольно подумала, что со стороны Миклоша неблагоразумно посылать ей такие цветы, а в том, что они присланы им, она не сомневалась.
Как объяснить отцу, откуда взялись эти невероятно дорогие цветы?
«Я их спрячу», – решила Гизела.
Она взяла корзинку, и тут ее пальцы наткнулись на конверт, спрятанный между цветов.
Дрожащими пальцами она разорвала его. На листке дорогой бумаги красивым и уверенным почерком было написано:
С наилучшими пожеланиями гениальному скрипачу, чьей игрой я буду восхищаться сегодня и ждать бурных оваций.
Подписи не было. Гизела еще раз перечитала письмо. В одной фразе было все, что она хотела узнать. Он «будет ждать», а остальное не важно. Счастливая улыбка заиграла на ее губах, но в сознании снова всплыла та самая мысль, удержать которую Гизела не могла никакими силами. «В чем он не прав?» – терзалась она.
20 
