108 
— И этот Аникин! — подхватила Софья, — В деле, которое нам дали в «Боливаре», о нем вообще не упоминается.
— Мне кажется, шантаж и убийства никак между собой не связаны. Ты только вдумайся: три трупа! Разве мог человек решиться на такое из-за того, что сбил какого-то алкоголика, который, как ни крути, все-таки остался жив. Нет-нет, здесь что-то другое. Что-то, чего мы пока не понимаем.
Софья покачала головой:
— Все-таки я склонна верить милиции. Я думаю, именно Аникин убил и Люкина, и Мягкого, и Брюковца.
— Почему это?
— А ты попробуй придумай еще хоть один мотив для того, чтобы раздеть три тела до трусов и нарядить в шляпы!
— Ты права. Без объяснения доктора — как его там? Костюшко? — все выглядело довольно загадочно. Тем не менее нельзя сбрасывать со счетов и другое. Во вторник Люкин с помощью шантажа завладел портфелем с деньгами, а в среду утром его убили. После получения денег за Люкиным поехали частные сыщики. В «Боливаре» нам дали бумаги, в которых фигурирует имя Вольдемара Пашкова. Этот человек для шантажиста мог считаться лакомым кусочком. Кстати, ты обратила внимание, что в деле «Боливара» фамилия Люкина вообще не упоминается? Несмотря на то, что сыщики выследили его и должны были внести в досье хотя бы его адрес.
— Ну, ты же дал понять, что про Люкина мы и так все знаем, — пожала плечами Софья. — Наверное, владелец «Боливара» решил, что хватит с нас и половины досье. Недаром же он так долго воевал со своей совестью. Вероятно, совесть позволила ему расстаться только с частью документов.
— Полагаю, так и есть, — вздохнул Суданский.
— Послушай, а почему ты не используешь свои корочки? И вообще свое служебное положение? Ты же хотел?
— Потому что ты сильно засветилась со своей слежкой. Про тебя знает все мое окружение. Теперь я могу рассматривать тебя только как свое личное дело.
— Какой ты честный! — пробормотала Софья.
— Зато очень, очень привлекательный.
В этот момент у него во внутреннем кармане зазвонил телефон.
— Тебя что, снова вызывают на работу? — недоверчиво спросила Софья, напряженно слушавшая короткие реплики Суданского.
— Так точно. Придется все отложить на завтра. Куда тебя подвезти?
— Никуда, я выйду здесь.
— Эй, что с тобой? Почему ты надулась?
— Ты не вернешься! — со слезами в голосе ответила Софья.
— С чего ты взяла? Я ведь один раз уже вернулся.
— А теперь не вернешься. Я это чувствую!
— Хм… Но ведь тебе известен мой адрес.
— Для человека, работающего на правительство, сменить адрес и телефон — пара пустяков.
— Хорошо, давай поспорим.
— Ты снова шутишь! — рассердилась Софья. — А я погружена в пучину отчаяния. — Она принялась неуклюже выбираться из машины, приговаривая:
— Все бросают меня!
— А ты перестань чувствовать себя жертвой, — предложил Суданский ей в спину. — Тогда все начнут возвращаться.
* * *
Софья остановилась у входа в квартиру Вольдемара Пашкова, чей домашний адрес нашелся в деле «Боливара», нажала на кнопку звонка и сконцентрировала гипнотический взгляд на глазке. Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая сухая женщина, похожая на саранчу: у нее были острые локти, круглые глаза и мощные челюсти.
— Я к Вольдемару, — сообщила Софья, не дожидаясь, пока ее спросят о цели визита.
Женщина повернула голову и крикнула куда-то себе за спину:
— Воленька! К тебе тут пришли!
После этого она не испарилась, как ожидала Софья, а отступила к зеркалу, которое отразило ее длинную спину и плоский зад. «Вероятно, жена, а не экономка, — решила Софья. — Убеждена, что держит мужа под контролем».
Воленька явился на зов с видом сытого кота. Он был в халате с атласными отворотами, из-под которого выглядывали штаны, похожие на кальсоны, и малиновые тапки.
— Я к вашим услугам, — улыбнулся Пашков, окидывая Софью быстрым, но невнимательным взглядом.
— Я монолог принесла, — мрачно заявила та и слегка приоткрыла папку, чтобы эстрадный артист увидел компрометирующее его фото.
С Пашкова мгновенно сдуло вальяжность, а лицо его приобрело восковой цвет. Он весь обмяк и стал похож на оплывшую свечу.
— Пыр-пыр… Пыр-ай-демте в кабинет, — заикался он, вертясь на месте и показывая руками в разные стороны. — Диночка, кисонька, я некоторое время буду занят.
Диночка, в теле которой не было ни одного изгиба, меньше всего походила на кисоньку. Она поджала губы и отправилась куда-то по длинному коридору. Спина ее выражала неодобрение.
108 
