очень нудно 
42 
***
Колчин поднялся со своего места, пересел в свободное кресло в темном углу фургона, смежил веки. Может, получится вздремнуть хотя бы полчаса. Он подумал, что двухнедельный отпуск пропал безвозвратно. Колчин писал матери, что приедет к ней в рабочий поселок недалеко от Волхова в середине июля, но вот уж сентябрь скоро, а просвета в делах не видно. Те пять дней, что он провел у матери пошлой зимой не в счет. Колчин успел пригнать из райцентра машину с углем. На том сыновние хлопоты кончились.
Короткий отпуск скомкал сосед Игнат Васильевич Струков, сразу после приезда Колчина он заявился в избу, поставил на стол литровую бутылку самогона и предложил выпить за встречу. Колчин отказался, сразу понял, куда дует ветер. От матери он знал, что внук Василича Олег две недели назад по пьяной лавочки угнал трактор из сельхозкооператива и на нем отправился к бывшей жене в Волхов. Выяснять отношения. Тракториста остановили на трассе сотрудники ДПС. Но младший Струков не хотел отступить без боя. Одному из милиционеров он в кровь разбил лицо, другому поставил синяк под глазом. Сейчас Олег сидел в камере следственного изолятора, дожидаясь, когда его дело передадут в суд. И вот старик явился похлопотать за сына.
Василич решил: раз Колчин сумел достать для матери уголь, значит, слухи о том, что Валерка стал большим начальником в Москве не брехня – чистая правда. И вытащить внука из тюрьмы можно запросто. Нужно только бутылку поставить и хорошо попросить. «Валерка, я же тебя вот таким помню, – желтым от табака пальцем дед показывал на табуретку. – А ты мне врешь. Он не начальник. А кто же ты тогда? Прыщ на ровном месте? Ты матери машину угля пригнал. Только позвонил. Раз, два… И машина тут. На нашей улице ведро угля достать нельзя. А ты целый грузовик выбил. И еще говоришь – не начальник».
«И правда, Валера, – отдернув ситцевую занавеску, мать вышла из закутка за печкой. – Ты бы похлопотал. Олег прошлой весной мне забор поправил. Ну, велик ли грех? Угнал трактор, подрался. Все водка… А так Олег смирный. Да и трактор тот никуда не пропал. На следующий день его обратно притащили». Василич еще минуту назад сидел с потускневшими глазами, уже не надеясь на удачу, теперь обрадовался неожиданной поддержке. Мария Степановна всегда шикала на соседа, а тут заступилась.
«Валерка, я же тебя на руках носил, – сказал Василич. – Ты же с Олегом сколько раз на речку ходил. И к родникам. Друзья вроде как. Хоть ты и старше. Ну, ядрена корень, помоги ему выбраться. Говорят, в тюрьме лупят смертным боем. Он, может, через три года и сам вернется. Но больной насквозь». Колчин встал со стула, прошелся по комнате, раздраженный непроходимой тупостью соседа, он мучительно подыскивал нужные слова. Но почему-то говорил не слишком убедительно.
«Слушай, Василич, – сказал он. – Машина с углем и тюрьма это разные вещи. Я ведь не прокурор. И в МВД не работаю. Я к этой системе вообще не имею никакого отношения. А с милиционерами общаюсь, когда меня останавливают за превышение скорости. Олега завели уголовное дело, то закрыть его я не имею возможности. Если бы просто угнал трактор, то давно бы сидел дома под подпиской. А он милиционеру в глаз засветил. Здесь, в поселке, каждый третий мужик сидел или сидит. Ты и сам сидел. Раза два? Или больше? Я ведь не могу всех оттуда вытаскивать». «А всех и не надо, – покрутил головой Василич. – Я только за Олега прошу. Заступись. Ну, чего тебе стоит. Ведь я тебя на мотоциклетке катал, нянькался с тобой».
«Ладно, – сдался Колчин. – Вернусь в Москву, наведу справки. Узнаю, чем можно помочь». «Ты сейчас наведи, – не уступал дед. – Приедешь в Москву, все забудешь. Надо сейчас. Я тебя отблагодарю. По-свойски». Василич таинственно подмигнул собеседнику, мол, должок самогонкой отдам. «Хрен с тобой, – махнул рукой Колчин. – Завтра в Волхов съезжу». «Ты бы сегодня съездил, целый день впереди, – глаза Василича увлажнились, кажется, он снова собирался пустить слезу. – Автобус через час пойдет. Вот и съезди». Колчин понял, что ему не отвертеться. Натянул свитер, стал собираться в дорогу. Весь день он проторчал на почте в Волхове, созваниваясь с московскими друзьями, даже на автобус не успел. Обратно пришлось добираться на попутке.
Когда он в сенях стряхнул снег с ботинок и вошел в дом, увидел все ту же картину. Василич сидит у стола, он так и не двинулся с места, проторчал тут весь день, донимая мать жалобами на жизнь и прикладываясь к бутылке. Самогонки осталось на донышке. Мать стояла у печки. «Отпустят твоего Олега, – сказал Колчин с порога, не дожидаясь вопросов. – Подписку возьмут и отпустят. Дня через три дома будет». «Вот, а говорил – не начальник, – физиономия деда расплылась в улыбке. – Ты, Валерка, ври, ври, да не завирайся. Машину с углем пригнал. А мне говорит; я не начальник». Дед погрозил ему пальцем, вытащил из-под стола вторую бутылку. «Садись, вмажем за такое дело». Колчин долго отказывался, но старик был неумолим, как смерть.
42 
