очень нудно 
177 
— Нет проблем!
Они вдвоем осторожно разбудили Нику, помогли ей одеться, и через несколько минут анестезиолог уже выводил свою машину со двора. Ника, полулежавшая на заднем сиденье, опять крепко заснула.
— Я уже красивая? — спросила она Азарцева на прощание. Он подумал, насколько хороша должна быть в будущем ее улыбка.
— Красавица! — ответил он и помахал ей рукой. — Заеду к тебе завтра вечером, сделаю первую перевязку! — Он посмотрел в блокнот и уточнил ее адрес.
Анестезиологу совершенно неинтересно было вникать во все тонкости этих отношений. «Лучше в обычной больнице провести за ночь три операции, чем тут кувыркаться!» — подумал он и дотронулся до царапины на щеке.
Роженицы, часика три все-таки поспав и потом позавтракав, тоже начали собираться по домам, несмотря на то что в контракте был предусмотрен еще и отдых в течение трех дней. Им совершенно не хотелось оставаться дольше в этом месте, где накануне с ними происходили такие неприятные события. Темненькая залезла под кровать и достала оттуда зашвырнутый вечером телефон.
— Что же теперь с Сашкой-то будет? — совершенно другим голосом, вовсе не таким, как говорила с ним накануне, ласково проворковала она и даже немножко всплакнула. — Он не виноват, он просто разволновался! — все повторяла она.
Блондинка все так же молча расчесывала ужасно спутавшиеся длинные волосы. Потом они стали собирать свои сумки. Акушерка зашла к ним в комнату и принесла медицинские справки. При виде ее девушки дружно передернулись.
— Хошь храните, хошь в туалет с ними сходите! — по-свойски сказала акушерка и положила бумажки на тумбочки.
— За такие деньги еще и хамят! — перекосилась брюнетка.
— Если вас не учить, так вы сами на себе живого места не оставите! — ворчливо отозвалась акушерка уже из-за двери.
— Вот за границей не посмела бы так сказать! — Темненькой очень хотелось с кем-нибудь поругаться.
— За границей вам никто на таком сроке и беременность бы прерывать не стал! И вы там никому не нужны! — Акушерка ушла в смотровую и шумно стала орудовать инструментами. Брюнетка что-то возмущенно говорила ей вслед, оперируя понятиями «русский идиотизм» и «совковость».
— За вами приехали! — обратился к блондинке вошедший охранник.
— Скажи хоть на прощание, как тебя зовут? — спросила брюнетка.
— Алла, — ответила беленькая и, не оборачиваясь, пошла из палаты к двери.
— А меня Ленка, — сообщила соседка, обращаясь уже в пустое пространство. На прикроватной тумбочке остался лежать официальный листок. Темненькая взяла его в руки. «Алла Дорн, — было написано в первой строке. — 27 лет, бухгалтер».
«Нерусская какая-то, вот и молчала все время», — пожала плечами брюнетка и стала размышлять, что же теперь делать с машиной Сашки, которая оставалась на улице.
Алла Дорн, отклонившись от поцелуя, в полном молчании отдала Владику свою сумку, уселась на заднее сиденье и всю дорогу с ненавистью смотрела на лохматый затылок мужа.
Последним в свой родной роддом уехал со двора клиники злой как черт и совершенно невыспавшийся Борис Яковлевич Ливенсон.
Нонна Петровна, мать Ники, трудилась на двух работах, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Поэтому она, сидя на дежурстве на телефоне в домоуправлении, даже не могла подумать, какое чудесное превращение произошло ночью с ее дочерью. В их теперешнем доме не было телефона, и, уходя на работу, она обычно давала дочери указания, а если Ники не было дома, то оставляла записки. Таким же образом дочь отвечала ей. Бывали дни, когда они не разговаривали вовсе — мать приходила уставшая, дочь уже спала, а когда Нонна Петровна уходила снова, она еще не просыпалась. Но в общем-то Ника была девочка умненькая, хозяйственная, матери помогала, и у Нонны Петровны не было оснований быть недовольной дочерью или не доверять ей. Свалившееся на дочь несчастье мать принимала как свое собственное и желание Ники вновь обрести красоту в целом вполне разделяла. Поэтому девушка не беспокоилась за реакцию матери, когда та узнает, что в ее отсутствие произошло с Никой. Наоборот, она будет только рада, что все уже закончилось и можно не волноваться. Но мать с работы в это утро домой не пришла. Накануне она предупредила дочь, что, может быть, отправится к двоюродной сестре. А потом уже прямо от сестры снова на работу — в вечернюю смену.
Работой Нонна Петровна в принципе была довольна. Народу по ночам в магазин ходит немного, можно было и чаи погонять, и вздремнуть предрассветные два часа в подсобке. В жилконторе же, если не случалось аварии, и вообще можно было часиков шесть поспать. «Вот только бы девку пристроить — а там как-нибудь! — мечтала Нонна Петровна. Большие надежды она возлагала также на доллары, что были припасены в кожаной сумке в шкафу. — Так ли, сяк ли, а скоро должно что-нибудь решиться! — думала она про дочь. — Если не на учебу — так замуж. Серега — парень хороший, и тогда с операцией можно было бы и подождать. Он мою девочку и такую любит!»
177 
