очень нудно 
179 
«Скорей бы добраться домой!» — думала она. Несмотря на то что она уже больше суток не ела, ей не хотелось есть, только пить. Пить и зарыться под одеяло на своем диване. В глубине души она чувствовала угрызения совести. Хоть она и не сомневалась в Сереже, все же насчет денег надо было бы посоветоваться с матерью. Но решать пришлось быстро, матери не было, не было телефона. Как поступить?
Когда они наконец вышли, Сергей потянул ее в сторону, противоположную дому.
— Ты куда? — спросила она.
— Сейчас зайдем в одно место! — туманно пояснил он.
— Я хочу домой! — У нее уже подкашивались ноги.
— Здесь недалеко! — пообещал Сергей. Таинственным местом, куда он ее привел, оказался ювелирный магазин.
— Деньги размененные остались, — сказал он Нике, — давай тебе купим кольцо! — И подвел ее к витрине, где заманчивым золотым блеском благородно сияли обручальные кольца.
Сердце у Ники забилось как птица, в голове разлился туман. Молодая продавщица с тайной завистью наблюдала, как неуклюжими пальцами держит молодой человек прелестную дрожащую ручку, на которую примеряет кольца одно за другим. Наконец выбор был сделан, чек оплачен, пломба тут же срезана, и тоненький безымянный пальчик на правой руке девушки украсило золотое кольцо.
«Не иначе как хотят сбежать из родительского дома! — подумала продавщица. — Иначе зачем девушка так замоталась в какой-то дурацкий шарф! Романтики! — вздохнула она. — Такие теперь настоящая редкость!»
А Ника почти не помнила, как на остаток денег Сергей подцепил какого-то частника, довез ее до дома, чмокнул в лоб у порога, даже не входя больше в квартиру, и куда-то умчался в вечернюю темноту на этом же частнике. Ника успела только снять куртку. Как она прямо в кофте и джинсах очутилась под одеялом на диване, она потом так и не поняла. Очнулась она уже на другой день утром с безобразно распухшим лицом. Инстинктивно она потянулась руками к щекам. И щеки, и подбородок, и шея были отвратительно раздуты, словно наполненный воздухом рыбий пузырь, а при дотрагивании под кожей раздавалось еще и какое-то жуткое потрескивание.
— Мамочка! — в ужасе ойкнула Ника, рухнула на подушку и стала считать часы до прихода матери. Позвонить в клинику Азарцеву она не могла. То, что он обещал приехать сам, она тоже не вспомнила.
Тина, как только стала вставать и немножко ходить, зашла в кабинет к Маше.
— Слушай, девочка, — сказала она, — я и так слишком долго лежу у вас в самой лучшей палате.
Дорн, который тоже сидел в это время в Машином кабинете, отвратительно хмыкнул.
— Валентина Николаевна! — убедительно начала Маша. — Столько, сколько надо, вы и будете…
— Уже больше не надо! — перебила ее Тина. — И так вам всем большое спасибо! Но я понимаю, что выписаться пока еще не могу, я хотела бы занять угловую маленькую комнатку. — Тина имела в виду свой бывший кабинет, а теперь ту переоборудованную из него палату, в которой лежала Генриетта Львовна.
— Да что вы, там тесно! Туда не подойдешь, не подъедешь с аппаратурой, — стала возражать из чувства приличия Мышка, хотя действительно большую палату можно было бы уже занять кем-то и кроме Тины.
— А мне больше не нужна будет аппаратура, надеюсь! — весело ответила Валентина Николаевна и пошла к порогу, медленно переступая маленькими шажками. — Так я попрошу сестру помочь мне перенести вещи!
— Но… — Маша растерянно пожала плечами.
— Все нормально! Все хорошо! Вам надо работать, а мне скоро выписываться! — обернувшись, успокаивая ее, сказала Тина, и через полчаса она уже сидела в своем бывшем кабинете на старом месте. Только вместо ее стола и стула теперь у этой стены стояла кровать. Но комнатка была так узка, что, даже сидя на кровати, Тина прекрасно могла видеть в окно свой любимый прелестный клен. — Ну, здравствуй! — сказала Тина, радостно задохнувшись, словно наконец встретила после долгой разлуки старого друга. И клен, будто в ответ, покачал на ветру темными голыми ветками. Внизу, у его подножия, проходила все та же улица, и Тине даже показалось, что и люди ничуть не изменились, не постарели, не стали другими, а были те же самые, которые ходили по этой улице и два года, и десять лет назад. И такая жажда любви, жажда счастья, жажда быть полезной затопила сердце Валентины Николаевны, что она вдохнула глубоко и долго не могла выдохнуть, потому что боялась, что из нее уйдет то прекрасное ощущение нового рождения и молодости, которое как-то само собой вот уже несколько дней появилось и жило в ней.
179 
