очень нудно 
51 
Она медленно открыла глаза, и первое, что увидела, было искаженное и перевернутое вверх ногами чье-то лицо. Это был Аркадий Барашков, но она его не узнала и не стремилась — кого-либо узнать. Говорить она тоже не могла, но слух ее был сохранен, и она услышала голос, показавшийся ей знакомым:
— Кажется, она приходит в сознание! Господи, Тина! Как же ты меня напугала!
— Пустите, мне надо сделать укол, — сказал тут кто-то еще.
«Укол? Все равно… Уже ничего не страшно, — успела подумать она и даже почувствовала, успела почувствовать, чье-то прикосновение, похожее на легкий щипок. — Хочу спать! Бесконечно спать, только чтобы не будили!» — через несколько мгновений пришла в ее голову еще одна мысль, и после нее уже наступила полная темнота.
Тина спала. Она бесчувственно спала несколько часов, не тревожимая ни сновидениями, ни тем, что ее куда-то несут, поднимают, опускают, кладут, просвечивают магнитными волнами, входят в вены, вставляют катетеры, подключают приборы, опутывают трубками, вливают и выводят жидкости и даже за нее дышат.
Она спала глубоким, прекрасным медикаментозным сном.
Мышка, не включая света, сидела у себя в кабинете за чайным столом и в задумчивости доскребала последнее пирожное мельхиоровой ложечкой. Пирожное было любимое — пропитанная ромом ароматная шоколадная «картошка». Оставить его на тарелке было выше Мышкиных сил. На сегодня она сделала уже все, что было нужно, и могла уходить, но отчего-то все медлила, все чего-то ждала. Она даже сама оформила протокол консультации приглашенного к той самой больной с головной болью профессора-невролога-, хотя это была обязанность Дорна — больная была его, — с тем чтобы у него был лишний повод зайти к ней в кабинет, но Дорн не зашел. То, что он был еще в отделении, она знала наверняка — несколько раз она выходила и видела, что дверь в ординаторскую прикрыта, но не закрыта на ключ. В целом все было спокойно. Дневные сестры ушли, заступившие на ночное дежурство занимались привычными обыденными делами; больные, размещенные в отдельные палаты, в которых были удобные ниши с телевизорами и мягкой мебелью для приема гостей и небольшие комнатки-кухни, где можно было с удобством приготовить чай, сервировать стол, практически не выходили в коридор — не было надобности. Маша решила перед уходом еще раз пройти по палатам, навестить каждого больного.
Их было немного, всех она знала наперечет, и все они лежали на своих местах. В палатах не было холодно. Проблема отопления решалась с помощью стеклопакетов и электрических батарей, и в то время, когда вся больница мерзла, в «Анелии» было достаточно комфортно, тепло и светло. Маша отметила, что, если бы не функциональные кровати, стоящие посреди комнат-палат так, чтобы к ним, в случае надобности, удобно было подойти со всех сторон, да не бледные, болезненные лица пациентов, комнаты отделения больше напоминали бы заграничный отель средней руки, чем больницу.
Больная с головной болью спала при ярко полыхающих лампах. Жалюзи в ее комнате были закрыты. Она, как заметила Тина, предпочитала днем находиться в темноте, вечером же и ночью в ее палате ярко горел свет.
Муниципальный чиновник из соседних апартаментов, накануне вышедший из сильного приступа стенокардии и так и эдак переваривающий слова приглашенного на консультацию профессора-кардиохирурга насчет возможного в ближайшее время аортокоронарного шунтирования, рассеянно просматривал свежие газеты и мысленно готовился к небольшому совещанию, которое он запланировал на завтра и собирался проводить прямо здесь, в палате. Третьим был артист-гастролер, умудрившийся пятнадцать лет назад развестись с московской женой и жениться на красавице казачке, чьим местом жительства теперь по случайности оказалась незалежная ныне Украина. По совместительству этот артист, уже достаточно пожилой обаяшка куплетист, оказался дальним родственником главного врача. После долгого перерыва его поджелудочная железа просто не справилась с чрезмерным количеством съеденного и выпитого на гостеприимной московской земле. Напомнили о себе и камни, образовавшиеся в желчном пузыре еще при первой супруге. Куплетист лежал в отделении пятые сутки, сочинял на досуге иронические куплеты и теперь страдал уже не столько от капельниц (тяжеленный приступ ему сняли довольно быстро), сколько от сознания того, что впереди, вместо посиделок на всю ночь с друзьями студенческих лет, его ждут строгая диета, безалкогольное существование и нудная жена с хохляцким акцентом.
51 
