очень нудно 
39 
– Летай, ангелочек! Летай! – повторял я, ловя и подбрасывая его снова.
Герда никогда не одобряла нашей игры и всякий раз предостерегала: "Осторожней, Абрахам! Так недолго и ребенка уронить!" Однако сегодня она лишь следила за нами, улыбаясь уголками губ, а когда я взглянул на нее, быстро повернулась и отошла к плите.
– А где мама? – спросил я под аккомпанемент криков малыша, требовавшего продолжения ангельских полетов.
Герда сделала вид, что следит за кипящей кастрюлей. Не поворачиваясь ко мне, она коротко ответила:
– Отдыхает. Сказала, что будет обедать позже.
Я оставил дальнейшие попытки завести разговор, понимая всю их тщетность. У Герды и раньше бывали дни, когда она замыкалась в себе. Я научился спокойно пережидать эти моменты. Не будь я свидетелем вчерашней сцены, я бы нашел вполне правдоподобное объяснение – скорее всего, решил бы, что она по-своему переживает смерть Яна-старшего. Но я знал: причина совсем в другом, и это не давало мне покоя.
Герда наполнила мою тарелку, но я не мог проглотить ни куска. Она тоже села к столу и принялась кормить малыша. Сын превратился в щит, защищающий нас друг от друга. Я был даже рад, что непоседливый Ян целиком завладел вниманием Герды, поскольку при одном взгляде на жену мне хотелось плакать.
Сегодня она была удивительно красивой и казалась совсем юной. Ее каштановые волосы, стянутые на затылке лентой, причудливыми волнами ниспадали ей на спину, кончиками прядей почти касаясь талии. Ее сердце было таким же чистым и бесхитростным, как у маленького Яна. Она не умела хитрить и притворяться, и сейчас ее сердце переполняли неутихающие страдания. Герда ощущала мою боль так, словно моя душевная рана была ее собственной. Мне захотелось взять ее за руку и спросить напрямую: может, она любит Стефана больше, чем меня, и наш брак тяготит ее? Может, она мечтает о свободе?
Нет, Герда ни за что не позволит себе разрушить нашу семью. Она воспитана в католических традициях. Разъехаться мы еще можем, но только не развестись.
В кухне установилась гнетущая тишина, даже Ян перестал верещать. Из кабинета раздавался смех пациентки, явно кокетничающей со Стефаном.
Герда напряженно повернулась в сторону кухонной двери, через которую доносился этот смех, и впервые за все время заговорила со мной:
– Как по-твоему, она красивая?
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Ты говоришь про пациентку Стефана?
Герда кивнула.
– Я видела ее в окно.
Я развернулся, сев таким образом, чтобы жене было не отвести от меня взгляд (не станет же она закрывать глаза!), и сказал:
– Хорошенькая, пожалуй, но слишком вульгарная. Это не настоящая красота.
Я взял Герду за руку. На ее лице едва мелькнула робкая улыбка и тут же погасла. Мне подумалось, что она сейчас расплачется.
Я не угадал. Герда встревоженно посмотрела в сторону кабинета, прислушалась и спросила:
– Ты ничего сейчас не слышал?
Кажется, мне и в самом деле послышался какой-то странный, глухой звук.
Герда порывисто встала.
– Кто-то упал.
Она произнесла это с такой уверенностью, что я бросился к лестнице и позвал маму. Она тут же вышла из комнаты: осунувшаяся, заметно постаревшая. Ее вид встревожил меня сильнее, чем непонятный шум в глубине дома.
– Что случилось, Брам?
– Герде показалось, будто кто-то упал. Я испугался, что ты. Должно быть, пациентке Стефана стало плохо. Пойду взгляну, не нужна ли ему помощь.
В это время со стороны приемной послышались тяжелые шаги, затем раздался испуганный крик, после чего хлопнула входная дверь, ведущая из приемной на улицу.
Я уже готов был метнуться туда, но задержался, и очень кстати, поскольку мама, кинувшись по ступенькам вниз, споткнулась и едва не упала. Я подхватил ее. Никогда еще я не видел нашу маму такой испуганной. Она держалась за сердце. Вместе мы прошли через кухню и коридор в заднюю часть дома, где располагались приемная и кабинет. Герда подняла на руки захныкавшего Яна и последовала за нами.
Входная дверь была широко распахнута, и по приемной гулял холодный осенний ветер. На другой стороне улицы я увидел Стефана: он стоял ко мне спиной, держа на руках потерявшую сознание певичку. Порывы ветра трепали ее рыжие локоны.
Что ж, кажется, все встало на свои места – по-видимому, с пациенткой случился не обморок, а приступ, и ее потребовалось срочно отвезти в больницу. Движение на улице было довольно оживленным, и Стефан рассчитывал быстро найти извозчика. Странно только, что он не позвал меня на помощь. Я выбежал на крыльцо и крикнул:
39 
