96 
Прости, наверное, я малодушен. Но унести эту тайну с собой я не могу.
Меня зовут Егор Титов. Да, да, я тот самый легендарный Тит, который в семидесятые годы выполнял в цирке невероятный трюк, который назывался «Прыжок человека-кузнечика». Впрочем, ты наверняка не знаешь артистов цирка тех лет.
Я объездил с гастролями весь мир. Мне аплодировали в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Токио, Амстердаме, Брюсселе. Люди покупали билеты исключительно на меня, хотя мой номер длился всего десять минут, тогда как все представление занимало два с половиной часа. Я всегда был уверен, что большинство зрителей приходят в цирк с тайной надеждой, что они станут свидетелями моей гибели. Этот момент не хотел пропустить никто.
Сейчас объясню, в чем заключался мой номер. На сцену я выходил в чалме, шароварах и широкой накидке. Все принимали меня за факира, и я действительно начинал показывать фокусы. Бездарные, простые, любительские фокусы: накрывал покрывалом пустые корзины, из которых потом выскакивали кролики и вылетали белые голуби. Я дурил зрителя с самоотдачей самодеятельного артиста. И когда зритель уже начинал откровенно скучать, вдруг гас свет. В эти секунды происходила смена декораций. За мгновение я успевал скинуть с себя костюм факира и когда свет зажигался, я стоял уже в тонком трико, с голым торсом и босиком. На сцене появлялся высокий забор с частоколом острых копий. По другую сторону забора стояла огромная чугунная сковородка. Зал взрывался аплодисментами, понимая, что скучные фокусы окончены и сейчас будет смертельно опасный трюк. Этот трюк длился секунды, но у всех захватывало дух, и по залу проносилась волна священного ужаса.
Двое парней в униформе разводили под сковородкой огонь. Сковородка раскалялась так, что этот жар чувствовали зрители, сидящие в первых рядах. Дно сковородки краснело. Освещение слегка приглушали, чтобы эта зловещая краснота была хорошо видна зрителям. Для убедительности на сковородку слегка брызгали водой. Вода шипела и испарялась в считанные секунды. Начиналась барабанная дробь. Я слегка подскакивал на месте, чтобы задать инерцию своему телу и… практически с места прыгал через забор. Одно неловкое движение, малейший просчет и я мог повиснуть на острых кольях. Но сложности начинались потом, когда я приземлялся на раскаленную сковородку. Тут медлить нельзя было ни секунды. Едва коснувшись ногами красного чугуна, я снова подлетал вверх, разворачивался в полете и прыгал обратно. Чтобы не получить ожоги, у меня оставалось на это меньше секунды. После многолетних тренировок подошвы ног у меня загрубели, и я мог оттолкнуться от обжигающей поверхности.
Повторяю, это был смертельно опасный номер, и руководство советского цирка оставляло его в программе выступлений лишь для того, чтобы показать буржуям безграничные возможности советского человека. Я без разбега прыгал в высоту своего роста и делал это два раза, причем во второй раз — отталкиваясь от раскаленного чугуна. Страховки никакой не было. Каждый раз я рисковал жизнью. Каждый раз мог погибнуть или поджарившись на сковороде, или напоровшись на металлические колья. Закончив трюк, я, как ни в чем не бывало, снова надевал костюм факира и под рев и аплодисменты зала покидал сцену. Я каждый раз в прямом смысле слова возвращался с того света. Но люди именно на это и приходили смотреть.
Смешно сказать, но прыгать с места я научился в детдоме. Наши воспитатели всех провинившихся сажали на три часа в темный, узкий колодец, не очень глубокий, но душный и сырой. Сидеть там было обидно и неприятно. Вот я и начал тренироваться. Для «разбега» там было полтора шага, не больше. В результате, наказание превратилось для меня в развлечение. Я научился выпрыгивать из колодца и все три часа положенного мне «карцера» травил байки с пацанами в туалете. Когда воспитатель за мной приходил, я уже сидел в «карцере», как ни в чем ни бывало. Кстати, никто из детдомовских так и не научился выполнять этот трюк. У меня от природы была какая-то фантастическая, невероятная прыгучесть. Меня так и прозвали — Кузнечик. Я и подумать тогда не мог, что буду зарабатывать этим на жизнь! Но вернусь к главному.
Это были гастроли в Лондоне. Стоял промозглый сентябрь. Лондон, и так не радовавший никогда хорошей погодой, встретил нас моросящим серым дождем. У нашей труппы планировалось лишь одно дневное представление, вечером мы должны были улететь в Москву.
96 
