очень нудно 
78 
Желая убедиться, что Боэмунд не ошибся в своих предположениях, она перечитала библию настоятельницы, обыскала ее вдоль и поперек и ощупала каждый листок, но безуспешно. У брата Киприана Мадленка стащила перья, немного чернил и лист бумаги, на который для верности записала особенно важные события разыгравшейся драмы; но сколько она ни билась, проку от того было мало, и она сожгла пергамент.
Боэмунд вернулся ближе к вечеру, запыленный, усталый и грязный, прямиком отправился к великому комтуру и о чем-то долго с ним говорил при закрытых дверях, после чего нашел во дворе Филибера и спросил, будет ли тот его сопровождать в случае надобности, если предприятие выдастся опасным.
Филибер, которому, похоже, надоело его безделье и прискучили разом все исповедницы, объявил, что он готов за товарища в огонь и воду, потому как опасности созданы для людей, неробких сердцем, и весело спросил, что ему придется делать.
— Ничего особенного, — сказал Боэмунд, — ты будешь изображать моего глухонемого слугу.
— Опять! — завопил Филибер. — Нет, что же это такое! Черт возьми, я уже изображал глухонемого в Белом замке, и мне это надоело! Неужели я ни на что больше не гожусь?
— Филибер, — урезонивал его Боэмунд, — мы едем на вражеские земли, понял? А ты не говоришь по-польски.
— Еще чего выдумал, — возмутился Филибер, — чтобы я учил этот пакостный язык! — Он выразительно прокудахтал на подобии польского несколько фраз, услыхав которые Мадленка повалилась от смеха. — Черт возьми, и почему они не могут говорить, как все нормальные люди, по-французски или по-немецки? Латынь и то лучше, если хочешь знать мое мнение!
— Брат, — сказал Боэмунд серьезно, — я уважаю тебя и твое мнение, но если там, куда мы едем, в нас признают крестоносцев, нам придется плохо. Поэтому для общего блага ты будешь глухонемым.
— И какой прок от глухонемого слуги? — пожаловался Филибер Мадленке, когда Боэмунд ушел. — Это же черт знает что такое!
— Значит, ты тоже был в Белом замке? — спросила Мадленка.
— Был, — подтвердил Филибер нехотя. — Я получил приказ незаметно войти туда прежде, чем Боэмунд его окружит, ну и нарядился глухонемым нищим. Я должен был убить стражу на входе и опустить мост, когда начнется приступ.
— Надо же, — пробормотала Мадленка, — а я думал, син… Боэмунд взял его с бою.
— Какое там, — проворчал Филибер, — это не тот воин, который оставляет что-то на волю случайности. У него всегда все предусмотрено, и он не собирался год держать этот чертов замок в осаде, чтобы потом с позором отступить. А! — Филибер безнадежно махнул рукой. — Знаешь, если бы они не тронули Ульриха, жили бы себе припеваючи да жили, поэтому и жалеть о них нечего. Только вот мне любопытно, что Боэмунд затевает на этот раз. Неспроста он все делает, ох, неспроста!
Через несколько дней Мадленку вызвали к великому комтуру, где брат Киприан огласил вслух ее показания и спросил, верно ли он записал. Мадленка не нашла ни одной ошибки и поэтому под обманчиво бесстрастным взглядом Боэмунда криво расписалась как «Михал Соболевский» и приложила палец. Боэмунд нагнал ее в галерее и велел собираться.
Приблизительно через час Мадленка присоединилась к маленькому отряду, ждавшему ее во дворе. Всадников было человек десять, все проверенные, опытные люди, говорящие по-польски. Все они оделись как купцы, а Боэмунда и вовсе было не узнать. Он оставил в замке белый плащ и доспехи с изображением солнца, на тело надел кольчугу, а поверх нее — костюм литовского покроя и плащ. Филибер, дуясь, ехал на низкорослом литовском коньке, который, однако же, без особых усилий вез такую нешуточную ношу. Боэмунд запасся охранными грамотами на имя Ольгерда из Вильнюса и его сопровождающих, и под палящим летним солнцем кавалькада двинулась к Торну, откуда они должны были свернуть на Каменки.
Когда они выехали из Мальборка, Мадленка обернулась в седле и глядела назад, пока башни крепости не скрылись из виду. В горле у нее стоял ком; она знала, что едет домой, но от этого ей почему-то становилось не легче. Вдобавок у нее пропал аппетит, и, когда они наконец добрались до Торна, она не смогла проглотить ни кусочка.
Фон Ансбах встретил их радушно, послал разъезд, который вернулся и сообщил, что местность по ту и эту сторону границы спокойна и они могут без помех продолжать свой путь. Боэмунд сердечно поблагодарил его, они сменили лошадей и на другое утро покинули земли Тевтонского ордена. Впереди простирались равнины, леса и неизвестность.
78 
