125 
— Только в этом мы друг другу подходим, — сказал он грубо. — Ты не отвергнешь меня сейчас, Николь, не так ли?
Видит Бог, она хотела его отвергнуть. Но он стал нежно мять ее груди и сдавливать соски, зажатые между пальцами. И вместо того чтобы воспротивиться, Николь стала задыхаться от удовольствия.
Он сомкнул руки у нее за спиной и приподнял ее, чтобы поцеловать. Взял в рот ее покрытый шелком сосок и стал сильно сосать. Николь обняла его за голову и притянула к себе. Он освободил ее, взял за колени и подтянул на сиденье, не отрывая взгляда от ее глаз, тяжело дыша. При этом облако пара вырывалось у него изо рта. Николь увидела его напряженное от страсти красивое лицо — и сердце у нее дрогнуло.
Глаза его обещающе горели. Что они могли обещать? Мгновение счастья? Рай на минуту? А ей нужна была вечность.
Она сообразила, что он торопливо расстегивает брюки, наблюдала, как он вытащил свой стоящий набухший член, затем задрал ее ночную рубашку на грудь и вошел в нее. Ее руки сами потянулись к нему и обняли его за плечи, а ноги обвили его талию.
Он сразу же полностью, жарко заполнил ее всю. На миг они замерли, глядя в глаза друг другу, затем он вобрал ее губы в свои.
Он совершал движения быстрые и глубокие, без предварительных игр, без ласкового поглаживания — просто жаркое, грубое трение. Николь движением ног и бедер вошла с ним в единый, энергичный, неистовый ритм. Сильнее… Быстрее… Их тела неистовствовали, наказывая друг друга. Николь больно вцепилась в него, когда сокрушающая, сводящая с ума волна удовольствия охватила все ее существо. Она вскрикнула, когда у нее начался оргазм.
Он смеялся. Смеялся, когда доводил ее последними, более глубокими, более законченными и выверенными движениями до полного безумия.
Он прижал ее к стенке. Она вцепилась в его напряженные ягодицы, раздирая ему кожу, когда другая волна, еще большей силы, захлестнула ее. И тогда он изверг в нее всю накопившуюся в нем страсть.
Они лежали безвольные и опустошенные. Карета легонько покачивала их. Постепенно к Николь стало возвращаться ощущение тяжести его тела, его мокрой рубашки и брюк, касавшихся ее груди и ног. Ее ночная рубашка задралась, но холода она тем не менее не ощущала — от его разгоряченного тела шел пар, согревая ее.
Осознав происшедшее и то, как активно и страстно она в этом участвовала, Николь пришла в отчаяние. Она отвернулась от него и закрыла глаза. Он пристально на нее смотрел. Она все еще любила его, хоть и не забыла, почему убежала из дома и как он увез ее из Кобли Хауа. А сейчас ей просто напомнили, что ее сопротивление — в любом виде, в любой форме — совершенно бесполезно.
— Николь, — позвал он.
Она не захотела отзываться.
— Я знаю, что вы не спите.
Она крепко сжала веки. Она хотела, чтобы он поднялся, чтобы ничто не напоминало ей, какое теплое и упругое у него тело, но он лишь повернулся на бок. Слезы подкатили к горлу, но она подавила их. Он заставил ее вернуться к нему, она не смогла сбежать от него точно так же, как не сможет сбежать от своей любви. А у него к ней только один интерес — сексуальный, такой же, как к Холланд Дюбуа и еще Бог знает к скольким женщинам. Безнадежно. Любить такого человека безнадежно. Она не станет плакать, иначе если начнет, то не остановится.
Он прикоснулся к ее лицу. Николь не отреагировала. Прикосновение его руки показалось ей легким, мягким и даже нежным. Хотя, конечно, это всего лишь иллюзии с ее стороны. Он коснулся ее губ.
— Не надо, пожалуйста.
— Тогда взгляните на меня.
Она взглянула, и слезы накатились на глаза: там была ее погибель.
— Может быть, если вы выплачетесь, вам станет легче?
— Нет.
— Сомневаюсь, что вы будете чувствовать себя хуже, — чуть-чуть улыбнулся он.
Она ему не улыбалась. Вдруг ей захотелось, чтобы он обнял ее, хотя она прекрасно понимала, что только не в его объятиях ей надо искать утешение. Она опять закрыла глаза и отвернулась.
— В самом деле вам так плохо?
Он склонился над ней. Она открыла глаза.
Его взгляд излучал нежность и любовь. Но уверенность в том, что он ее не любит, что относится к ней как к своей любовнице, не позволила ей ответить ему тем же. Он сел и обнял ее.
— Боже, нет! — воскликнула она и стала молотить его кулаками. Он прижал ее к своей груди.
— Плачьте.
— Пожалуйста, не делайте этого, — попросила она, рыдая.
Он ничего не говорил, только гладил ее по спине.
— Ну вас к черту! К черту! — рыдала она. — Я ненавижу вас, ненавижу!
125 
