очень нудно 
42 
— Арбузного поля? — вытаращился на нее Доминик.
— Или кукурузного, какая разница? Хочешь, чтобы я острила в такой ситуации?
— Я сам дойду до машины. — Он усилием воли поднял себя на ноги, борясь с головокружением. Руки и ноги не слушались. Хорошо хоть желудок больше не болит. Наверное, это было нервное. И потом, как может что-то болеть, если половина тела онемела? И на том спасибо. Прорвемся. — Видишь? Я могу идти.
Стиснув зубы, Доминик заставил себя дойти до «Мерседеса». Но в машине ослабел настолько, что просто рухнул на сиденье и даже разрешил Молли пристегнуть себя ремнем.
— Куда ехать? — спросила она, когда машина выкатилась на шоссе.
— Я думал, ты знаешь. — Он через силу повернул голову и посмотрел на Молли. Потом хотел добавить, что все это совершенно ни к чему, в больницу ему не нужно, но сил говорить не было.
— Я не знаю. Поедем в город.
— В пяти милях отсюда есть больница, — выдавил Доминик. О том, что именно в этой больнице они с Тони и матерью прощались с умиравшим отцом, он старался не думать. Господи, откуда такая слабость? Откуда?
Она улыбнулась и подмигнула:
— Это потому, что ты со мной. Я, как удав, парализую мужскую волю. — Молли рывком прибавила скорость.
— Кажется, у Шумахера есть не только брат, но и сестра, — простонал Доминик минут через пять. И, хотя каждое слово давалось ему с трудом, продолжил: — Так… у меня скоро… начнется воздушная болезнь.
— Ну-ну, нечего хныкать. — Молли не сводила с дороги глаз. — Мы уже приехали. Все будет в порядке, Доминик. Верь мне.
Лишь бы она оказалась права…
Она промчалась по подъездной дорожке перед приемным отделением, ловко вырулила на стоянку и убежала, прежде чем Доминик успел сказать, что отлично дойдет сам.
— Он весь вспотел, бледный, кажется, у него тошнота. Боль в животе и сильная слабость, — услышал он голос Молли, и в тот же момент чьи-то сильные руки подхватили его и усадили в кресло-каталку.
От такого обращения Доминик рассвирепел. К тому же ему было очень стыдно, хотя он прекрасно понимал — ничего постыдного в том, что с ним случилось, нет.
— Идиотизм, — сказал он, но его никто не услышал. Он едва-едва мог поднять мотавшуюся по груди голову. Марионетка, которой перерезали веревочки, — вот кого он сейчас себе напоминал.
Кое-кто его все же услышал.
— Заткнись, — тихо, но ясно сказала она, быстро шагая рядом с каталкой. — Строптивые пациенты никому не нужны.
— Я… не… пациент… я… — Он сделал усилие и поднял голову. Его ввезли в небольшую палату; медсестра-негритянка поспешно застилала простыней кушетку, возле которой стоял столик с инструментами. Какими, Доминик решил не вглядываться.
Его переложили на кушетку. Раздели. Молли при этом стояла рядом, наблюдая за процессом превращения взрослого независимого мужчины в голого беспомощного больного.
Так, кажется, он понял, что происходит. Медсестра налепила ему на грудь присосок — значит, будут снимать электрокардиограмму, ЭКГ. Раз в год ему такое делал один врач на Манхэттене. Ладно, с ЭКГ смириться еще можно.
И тут вошла еще одна, со шприцем в руках.
— А нельзя обойтись без уколов? — спросил он. Почти проблеял, черт дери. Как трусливый сопляк. Уколы Доминик не выносил.
— Сэр, нам необходимо взять анализ крови, — ответила медсестра. — Такие правила.
Доминик порывисто вздохнул и посмотрел на Молли. Черт его знает, почему он посмотрел на Молли. Может, потому, что было в этой медсестре что-то от Дарта Вейдера.
— Ну-ну, не распускай нюни, — отозвалась Молли, подошла к кушетке и взяла Доминика за руку. — Один маленький укольчик, а если будешь хорошим мальчиком, получишь воздушный шарик в подарок.
— Катись к черту, — прошипел Доминик. Но на самом деле он вовсе не хотел этого. Лишь бы она осталась рядом и продолжала сжимать его руку. Если бы только он так не боялся.
Вошел врач. По крайней мере, так написано у него на бейдже. На вид ему лет двадцать, не больше. Он прошел к аппарату ЭКГ, просмотрел ползущую из него бумажную ленту и выключил машину.
«Зачем? Неужели все так плохо? Я что, безнадежен?» Хватит, Ник, перестань. Возьми себя в руки. Сядь, пусть видят, что ты в норме. Черт, как это «не можешь сесть»? Это Молли так тебя загипнотизировала?
— Мистер Лонгстрит? Здравствуйте, я доктор О'Кифи. Прежде всего, сердце у вас в порядке. Думаю, это главное, что вы хотели услышать.
Доминик закрыл глаза и почувствовал, как Молли толкнула его кулаком в бок. Он готов был разрыдаться. Он не умирает. Но если он не умирает, что же с ним такое?
42 
