36 
И все же, оценивая с высоты прошедших столетий этот шаг Алексея Комнина, нельзя не признать его великолепным и, по существу, единственно реалистичным. В самом деле, если бы Алексей со всей своей армией принял участие в крестовом походе, что бы это ему дало? Да, его армия была сильнее каждого из крестоносных ополчений, но, соединенные вместе, католические войска значительно ее превосходили. Идти в поход с людьми, до этого не раз и не два показавшими себя врагами Византии, поставить на карту не только судьбу своей армии, но и самое существование Империи — мог ли пойти на это Алексей I? Разумеется, нет, если он дорожил своей короной и своей страной. К этому добавлялся и еще один важный и абсолютно неприемлемый для византийцев фактор. Участие императора и имперской армии в походе, затеянном главой католической церкви, ставило их в подчиненное положение по отношению к римскому папе, а с этим никогда бы не согласилась православная церковь. Таким образом, ни в военно-политическом, ни в идеологическом плане, решение такого рода становилось невозможным.
Мог император действовать и в совершенно противоположном направлении — переправить крестоносцев в Азию и выжидать, чем кончится дело. Это был действительно возможный вариант — в конце концов, именно так и поступил Алексей с участниками кресто-1ОГО похода бедноты, а значит, действия подобного рода изначально принимались им во внимание. Однако в случае с главным войском крестоносцев этот мудрый политик поступил иначе и был, безусловно, прав. Ведь В такой ситуации,, если бы войско крестоносцев одер-/к;ию победу (а чтобы предположить, что будет именно (РВК, имелись веские основания), Византийская империя получила бы на своих границах не менее сильного врага, чем мусульманские эмиры. Больше того, ситуация для империи еще ухудшилась бы, ибо одно дело иметь двух рамных противников, неспособных сговориться из-за религиозных разногласий, и совсем другое — оказаться в полном католическом окружении, с постоянной опасностью войны на два фронта. Так что можно констатировать, что и этот путь был для византийской стороны неприемлем, а это значит, что попытка Алексея I была стратегически абсолютно верной, а все позднейшие споры о ее целесообразности стоит признать достаточно надуманными, опирающимися на анализ событий гораздо более поздних, а не на реальную историческую обстановку того времени.
А обстановка эта требовала от Алексея Комнина весьма решительных действий, если он хотел добиться осуществления своих планов. Стремясь хотя бы номинально подчинить крестоносцев, базилевс обязан был учитывать и такой важный фактор, как время. Поскольку он ни при каких обстоятельствах не мог допустить соединения крестоносных армий под стенами своей столицы — это могло поставить всю державу на грань гибели, — император должен был действовать быстро и без колебаний.
Искушенному византийскому политику сильно помогла не раз уже упоминавшаяся разобщенность крестоносных вождей. Уроки древнего Рима, в основу политики которого был положен принцип «разделяй и властвуй», были хорошо усвоены этим потомком римской славы. Используя все доступные ему меры воздействия — от запугивания до банального подкупа, он приступил к осуществлению своих планов сразу же, как только первый из лидеров крестоносцев — Гуго де Вермандуа '— оказался в его руках. Надо сказать, что с этим французским принцем крови Алексею I повезло. Тот, потеряв большую часть войска в морских бурях у греческих берегов, фактически стал пленником императора и в этой ситуации .оказался не на высоте. Достаточно было Комнину сначала слегка нажать на высокородного принца, а затем ослепить его блеском и богатствами своего двора, как тот согласился со всеми доводами опытного в интригах политика и в торжественной обстановке принес ему клятву верности.
Совсем иначе обстояло дело с другой крупной фигурой крестового похода — Готфридом Бульонским, поиска которого незадолго до Рождества 1096 года пришли под стены Константинополя и расположились лагерем на противоположном от города берегу залива Золотой Рог.
Готфрид Бульонский оказался куда более крепким орешком, чем тщеславный французский принц. На тре-гювание византийского императора принести клятву мерности Готфрид ответил решительным отказом, моти-иируя это тем, что, приняв крест, он посвятил себя только Богу, и его единственной целью является освобождение Гроба Господня. Никаких иных обязательств он на себя не возьмет, тем более, что уже связан присягой с германским императором, а встречаться с ба-шлевсом ромеев не будет до подхода всего Христова шжнетва. Это, конечно, никак не могло устроить Алексея I, и завязались долгие и бесплодные переговоры. Не раз и не два лодки с посланцами Комнина переплывали Золотой Рог, везя новые и каждый раз все (юлее заманчивые предложения. Бесполезно, Готфрид был тверд как скала (а может быть, упрям как бык). Император бросил на чашу весов свою козырную карту — в один из дней перед неуступчивым лотарингцем предстал Гуго де Вермандуа и стал умолять того согласиться с требованиями византийца. Ответ владель-11,,-1 Бульонского замка едва ли пришелся по вкусу честолюбивому принцу: «Ты, сын короля, стал рабом и хочешь из меня также сделать раба?» Сконфуженный 1 уго убрался восвояси.
36 
