39 
Итак, византийская дипломатия, в конце концов, вышла победительницей в этих состязаниях упрямства, хитрости и жадности. За исключением очень немногих, все рыцари-крестоносцы присягнули императору. Одним из этих немногих оказался племянник Боэмунда, Танкред, впоследствии прославившийся в походе. Этот итальянец по отцу, норманн по матери, алчностью не уступал своему дяде, да и самому Раймунду Тулузско-му. Чтобы избежать присяги на верность базилевсу, он переоделся в крестьянское платье и с несколькими друзьями-норманнами тайком перебрался на азиатский берег Босфора. Впрочем, особых дивидендов эта хитрость ему не принесла, поскольку сам он являлся вассалом Боэмунда, который такую клятву дал.
Добившись от крестоносных вождей необходимой ему клятвы, Алексей Комнин решил, что для закрепления его победы присяга должна быть повторена всеми мало-мальски значимыми руководителями похода в торжественной обстановке императорского дворца. Церемония проходила в тронном зале, сам император восседал на троне, а рыцари, один за другим, преклонив колено и держа руку на Евангелии, клялись, что признают его верховным сюзереном всех земель, которые они отвоюют у неверных. Здесь произошел забавный эпизод, который хорошо показывает колорит той эпохи. Один французский граф (вероятнее всего, это был граф Роберт Парижский), особенно уязвленный унизительностью присяги (по византийскому обычаю, крестоносцев обязали целовать колено императора), совершил абсолютно бестактную выходку. Воспользовавшись тем, что император встал с тронного кресла, парижский граф тут же сел на его место. Греческие вельможи подняли его и сделали соответствующее внушение, которое поддержали даже крестоносцы, шокированные фортелем француза. В ответ Роберт Парижский произнес фразу, ставшую эталоном высокомерия, тупости и невежества латинских вождей. — «Кто этот неуч, — спросил он, — который сидит в то время, когда такие знаменитые графы и герцоги стоят перед ним?» Инцидент в конце концов замяли, Алексей даже предостерег парижского выскочку от слишком вызывающих действий на поле боя, посоветовав ему не высовываться вперед. Впрочем, предостережение императора прошло у чванливого графа мимо ушей: он был убит в первом же сражении с турками, о чем с удовольствием сообщает Анна Комнина.
После принятия присяги ничто более не удерживало крестоносцев от начала похода. Но прежде чем они двинулись в свой тысячемильный путь, состоялось последнее действо на не слишком гостеприимной для «Христовых рыцарей» земле Византии — смотр великого крестоносного воинства.
Смотр состоялся на равнинах Вифинии у азиатских берегов Мраморного моря и стал подлинным апофеозом первого этапа крестового похода. Описание этого события дошло до нас в изложении нескольких разных авторов. Их сведения порой противоречат друг другу, но, тем не менее, представляют значительный интерес, так как позволяют оценить, каково же было общее количество воинствующих пилигримов, отправившихся в Святую Землю, в тот период, когда их численность была максимальной.
Самая экстравагантная оценка численности крестоносцев принадлежит одному из современников похода, утверждавшему, что «их было как песка в море и звезд на небе». Если же серьезно, то наиболее близкой к истине представляется точка зрения папы Урбана II, объявившего, что в поход двинулось около 300 тысяч вооруженных людей. Капеллан графа Балдуина, брата Готфрида Бульонского, определяет численность крестоносцев, способных носить оружие, в шестьсот тысяч человек, не включая сюда священников, монахов, женщин и детей, сопровождавших войско. Цифра кажется взятой «с потолка» и вызывает очень большие сомнения, особенно если сопоставить ее с другим мифическим числом, приведенным тем же автором — оказывается, общая численность принявших крест достигала шести миллионов человек. Если учесть, что настоящим успехом проповедь крестового похода пользовалась только во Франции и Италии, это мнение восторженного священника представляется абсолютной нелепицей. Большей точности в оценке позволяет достигнуть анализ уже более поздних событий, и он, по-видимому, дает возможность в целом подтвердить суждение Урбана II.
Следует, однако, отметить, что из трехсот тысяч крестоносцев далеко не все представляли реальную воинскую силу. Уже приводился пример с войском Готфрида Бульонского, почти 9/10 которого составляла пехота, а реальное число хорошо вооруженных людей — конников и пехотинцев — вероятно, не превышало двадцать-тридцать тысяч человек. В других крестоносных ополчениях, скажем, у Боэмунда Тарентского, с этим обстояло получше, но все же, если оценивать качественный состав крестоносных армий, то, по всей вероятности, ядро войска — рыцари, оруженосцы, тяжеловооруженные мечники и копейщики — насчитывало около ста тысяч человек. Некоторую долю оставшейся части крестоносцев составляли подготовленные лучники, но в целом большая часть «Христова воинства» представляла собой плохо вооруженную, в основе своей крестьян-скую массу, примкнувшую к крестовому походу либо из духовных побуждений, либо в результате банального подчинения своему сеньору.
39 
