очень нудно 
38 
Безусловно, норманнский князь ни минуты не думал о соблюдении клятвы верности. Время еще покажет, кто останется на коне, а пока расчетливый ум норманна уже прикинул все выгоды хороших отношений с византийским двором. Ведь кроме многочисленных подарков лично ему, император снабжает необходимыми запасами провианта его войско. И разве в далеком и трудном походе будут лишними греческие проводники, хорошо знающие местность? Поэтому Боэмунд Тарентский с легким сердцем приносит присягу императору, а его войско незамедлительно переправляется через Босфор.
Перил ли Алексей I своему старинному недругу? Конечно же, нет. Но в данный момент для него было крайне важно связать Боэмунда хотя бы формальной присягой, ведь к Константинополю непрерывно прибы-иали все новые и новые отряды крестоносцев, и пример тарентского князя должен был серьезно облегчить переговоры с ними. И до поры до времени это действи-гельно помогало; но, когда в Константинополь прибыл самый богатый и важный из католических князей — Раймунд Тулузский, — нашла коса на камень.
Богатейший феодал Европы уперся не хуже своего предшественника Готфрида Бульонского. При этом он пыдвигал те же доводы, что и лотарингский герцог: '■питой долг паломничества, освобождение Иерусалима си1 неверных и т. п. Однако его неприятие главного требования византийского престола было все же не только и не столько сугубо религиозным делом. Раймунд Тулузский, уже при отправлении в поход, объя-вил своим ближайшим родственникам, что на родину он, по всей видимости, не вернется. Вторым стремлением этого крупнейшего феодала, не уступавшим для него ПО значимости объявленному духовному подвигу, было желание стать в Святой Земле суверенным государем, обладание королевским титулом стало для Раймунда, по существу, навязчивой идеей, ведь это было един-• гиенное, чем он не обладал. И этот граф, по словам современника., «благочестивый, как монах, и жадный, кпк норманн», категорически отверг притязания кон-паптинопольского базилевса. Это был для него даже не иопрос совести.
Для Алексея Комнина упрямство тулузского графа было неприятной неожиданностью, но теперь уже делим отнюдь не смертельным — ведь большая часть крестоносного войска к тому времени была переправлена в Азию. Однако дальновидный император хорошо понимал, что клятва Раймунда, претендующего на руководство всем крестовым походом, является вещью Очень важной, в первую очередь, в моральном плане.
Потеряв надежду переубедить провансальца путем переговоров и обещаний, Комнин вновь, как и в случае с Готфридом, принял самые жесткие меры. Однажды его гвардейцы атаковали беспечно расположившихся под стенами столицы крестоносцев Раймунда и вынудили тех отступить и запереться в укрепленном лагере. Казалось бы, очутившись, по сути, в безвыходном положении, граф вынужден будет пойти на уступки. Но не тут-то было. Раймунд вообще закусил удила, отказался от встреч с базилевсом и стал требовать мести за проявленное вероломство.
В конце концов, помощь Алексею пришла с совершенно неожиданной стороны. Против упрямого Раймунда резко выступил Боэмунд Тарентский. Трудно сказать, шел ли этот демарш норманнского князя от чистого сердца или же находился в общем русле его нарочитой провизантийской политики. Однако, как опытный полководец, Боэмунд понимал, что несговорчивость тулузского графа ухудшает положение самих же крестоносцев. Заканчивалась весна, а воинство все еще стояло на берегах Пропонтиды*. Тарентский князь пообещал государю ромеев, что употребит все свое влияние в среде крестоносных вождей и заставит неподатливого графа уступить.
Но история эта имела совершенно неожиданное продолжение, в котором с блеском проявила себя пресловутая византийская хитрость. Когда Раймунд узнал о действиях норманна, он буквально впал в неистовство. Граф Сен-Жилль не без основания подозревал Боэмун-да в таких же, как и у него самого, великодержавных амбициях, и поступок тарентского князя заставил его пойти на личную встречу с императором. Раймунд начал разговор в резких тонах. Он нападал на Боэмунда, обвинял его в предательстве, заклинал Алексея I не верить лживому норманну. Но Комнин мягко прервал излияния провансальца, а затем, удалив из комнаты всех свидетелей, в разговоре тет-а-тет признался графу, что с самого начала не доверяет Боэмунду — своему извечному, хитрому и коварному врагу. Он-де, император, на стороне таких прямых и честных вождей, как Готфрид и Раймунд, настоящих христианских ры-и,|рой. Потрясенный Раймунд Тулузский слушал Алек-сои, как не слушают и оракула. Ненависть к общему ii|>;iry сближает, и тулузский граф тут же пообещал, ЧТО даст клятву императору, но не о полном подчинеиии, а лишь в том, что не предпримет ничего против жизни византийского монарха и его чести. Поскольку содержание этого обещания, с помощью хитроумных византийских законоведов, можно было весьма и весьма расширить, Алексей Комнин согласился и на такую усеченную присягу.
38 
