22 
Мне досталась вторая по счету койка у левой стены — если лучи солнца заглянут утром в окошечко под потолком, то как раз упадут мне на лицо. Уилл попал в казарму одним из первых и занял соседнюю койку — это лучшее место, потому что с одной стороны у него стенка, а с другой единственный сосед, я. У противоположной стены, тремя койками правее, лежит Вульф. Со вчерашнего вечера он получил множество тычков и пинков от других солдат. Рич занял койку рядом с ним, и я не могу понять, то ли это завуалированное извинение, то ли скрытая угроза.
Вчера мы с Уиллом лишь бегло кивнули друг другу, прежде чем упасть по койкам, но сегодня, соскакивая с коек — он вправо, я влево, — мы сталкиваемся лбами и падаем назад, потирая ушибленные головы. Мы смеемся, быстро извиняемся друг перед другом и выстраиваемся у изножий коек, слушая Моуди, который велит нам немедленно явиться в медицинскую палатку на врачебный осмотр. Еще один, потому что меня уже осматривали в Брентфорде, где я записался в армию. Этот осмотр должен решить, годимся ли мы сражаться за короля и Британскую империю.
— Что маловероятно, — добавляет Моуди. — Я в жизни не видал такой кучи сраных дебилов, бля. Если исход войны зависит от вас, то, пожалуй, лучше сразу идти учить «гутен морген, гутен нахт», потому как оно нам скоро понадобится.
Мы выходим в хвосте группы. Все в одних трусах и майках, босые ноги ступают по неровностям гравия. Мы с Уиллом идем рядом, и он протягивает мне руку:
— Уилл Бэнкрофт.
— Тристан Сэдлер.
— Похоже, мы соседи на ближайшую пару месяцев. Надеюсь, ты не храпишь?
— Не знаю. — Я никогда об этом не думал. — Никто пока не жаловался. А ты?
— Мне говорили, что когда я лежу на спине, то от моего храпа крыша трясется, но я, кажется, приучился спать на боку.
— Я тебя переверну, если ты начнешь храпеть, — говорю я, улыбаясь. Он фыркает, и я чувствую, что между нами зарождается дружба.
— Я не возражаю, — тихо отвечает он.
— Так сколько у тебя братьев? — спрашиваю я, полагая, что какие-то братья у него должны быть, если есть кому комментировать его ночные привычки.
— Ни одного. Только сестра, старшая. А у тебя нету ни братьев, ни сестер?
Я колеблюсь, к горлу подступает ком, и я не знаю, сказать правду или солгать.
— Одна сестра, Лора, — говорю я, не вдаваясь в детали.
— Я считаю, мне очень повезло с сестрой, — улыбается он. — Она чуть постарше меня, но мы всегда заботимся друг о друге, если ты понимаешь, о чем я. Она взяла с меня обещание, что я буду регулярно писать ей, пока я тут. И я его сдержу.
Я киваю, разглядывая его пристальней. Он хорош собой: копна темных спутанных волос, ярко-синие глаза, словно ищущие приключений, круглые щеки, на которых от улыбки появляются ямочки. Он не чрезмерно мускулист, но руки у него крепкие и плотно заполняют рукава майки. Мне приходит в голову, что у него наверняка всегда есть с кем разделить постель, есть кому повернуть его на бок, если начнет храпеть.
— Что такое, Тристан? — спрашивает он, глядя на меня. — Ты как-то раскраснелся.
— Мы очень рано встали, — объясняю я, отводя глаза. — Слишком быстро выскочил из кровати, вот и все. Кровь в голову бросилась.
Он кивает, и мы шагаем дальше в арьергарде нашего взвода — у которого, кажется, изрядно поубавилось энтузиазма со вчерашнего дня, с момента, когда мы выгружались из поезда. Солдаты идут молча, глядя больше себе под ноги, чем на палатку медпункта впереди. Уэллс командует во всю глотку: «Раз-два! Три-четыре!» — и мы изо всех сил стараемся шагать в ногу, но это, в общем, безнадежно.
— Слушай, — говорит Уилл через несколько секунд, глядя прямо на меня с возрастающим беспокойством на лице. — А что ты скажешь про нашего друга Вульфа? Для такого нужна смелость, а?
— Скорее глупость, — отвечаю я. — Разозлить сержанта в первый же день? Да и с рядовыми он теперь не в лучших отношениях.
— Да, наверное. Но все же он смелый, в этом ему не откажешь. Вот так переть на рожон, понимая, что тебя наверняка побьют. Ты встречал кого-нибудь из этих ребят? Этих… как они называются… сознательных отказников?
— Нет, — качаю я головой, — а ты что, встречал?
— Только одного. Старший брат одного моего одноклассника. По фамилии Ларсон. Имени не помню — Марк, Мартин, что-то такое. Он отказался брать в руки оружие. Сказал, что по религиозным причинам и что старине Дерби со стариной Китченером не мешало бы читать Библию чуть чаще, а армейские уставы — чуть реже, и делайте с ним что хотите, он отказывается направлять ружье на другое Господне творение, даже если его за это посадят в тюрьму.
22 
