очень нудно 
170 
Жоливаль криво усмехнулся, не переставая сосредоточенно помешивать ложечкой в голубой севрской чашке.
– Само собой разумеется, – ответил он. – Спешить некуда.
Когда невозмутимый Рустан отворил перед Марианной дверь кабинета Императора, Наполеон работал, сидя за большим письменным столом, и не поднял голову, даже когда дверь закрылась. Озадаченная молодая женщина смотрела на него, не зная, что ей делать. Ее порыв сразу угас. Она пришла с радостным нетерпением, увлеченная желанием, загоревшимся в ней при одном упоминании о возлюбленном. Она думала найти его в своей комнате, с таким же нетерпением ожидающим ее. Она готовилась броситься в объятия. Одним словом, она была готова к встрече с любимым человеком, а нашла… Императора!
Пытаясь скрыть свое разочарование, она присела в глубоком реверансе и ждала с опущенной головой.
– Поднимитесь, мадемуазель. Сейчас я буду к вашим услугам!
О, этот безликий, отрывистый и холодный голос! Сердце у Марианны болезненно сжалось, и она робко присела на канапе справа от камина, где она впервые увидела Фортюнэ. Там она и оставалась неподвижной, не смея шелохнуться, даже затаив дыхание. Тишина была такой глубокой, что скрип стремительного императорского пера по бумаге, казалось ей, создавал необычайный шум. Наполеон писал среди хаотического нагромождения раскрытых и закрытых папок. Вся комната была завалена бумагами. Свернутые карты лежали грудой в углу. Первый раз Марианна увидела его в форме. Первый раз ее пронзила мысль о тех громадных армиях, которыми он командовал.
На нем был короткий зеленовато-оливковый мундир полковника Стрелков Гвардии, которых он очень любил, но высокие форменные сапоги заменяли белые шелковые чулки и комнатные туфли с серебряными пряжками. Как всегда, его панталоны из белого кашемира носили чернильные пятна и следы от пера. Алая лента Почетного Легиона пересекала белый жилет, но особое внимание Марианны привлекли короткие пряди волос, прилипшие к влажному лбу, – свидетельство напряженного труда, и, несмотря на беспокойство, ее залила волна нежности к нему. Ее внезапно пронзило такое острое чувство любви, что она с трудом подавила желание обнять его за шею. Но, решительно, император не такой человек, как другие. Необходимо по его усмотрению сдерживать порывы, которые были бы такими естественными и приятными с простым смертным… «Нет, нелегко любить гиганта Истории!» – с ребяческим сожалением подумала Марианна.
Внезапно «гигант» бросил перо и поднял голову. Его ледяной взгляд впился в растерянные глаза молодой женщины.
– Итак, мадемуазель, – сказал он сухо, – похоже, что вам не нравится стиль моей эпохи? Вы желаете, судя по тому, что мне передали, воскресить роскошь века Людовика XIV?
Она ожидала чего угодно, кроме этого, и на мгновение потеряла способность говорить. Но гнев быстро вернул ей речь. Случайно, не собирается ли Наполеон диктовать ей не только поступки, но и вкусы? Однако, прекрасно понимая, как опасно вступать с ним в открытую борьбу, она сдержалась и даже улыбнулась. Это смешно, в конце концов: она приходит к нему, вся трепещущая от любви, а он говорит об архитектурном оформлении… Словно его раздражало главным образом то, что она не пылала восторгом перед введенным им стилем!
– Я никогда не говорила, что мне не нравится ваш стиль, сир, – сказала она тихо. – Я просто выразила пожелание, чтобы особняк д'Ассельна принял свой прежний вид.
– Кто вас надоумил, что, отдавая его вам, я имел в виду подобное воскрешение? Это должен быть дом знаменитой итальянской певицы, всецело преданной существующему строю. И речи не было о том, чтобы сделать из него храм ваших предков, мадемуазель. Вы забыли, что вы больше не Марианна д'Ассельна?
О, этот резкий, безжалостный тон! Почему в этом человеке уживаются два таких противоречивых существа? Почему Марианна полюбила его так страстно? Вся дрожа, с побелевшими губами, она поднялась.
– Какое бы имя Вашему Величеству ни угодно было мне дать, оно не заставит меня забыть, кто я. Я убила человека, защищая честь своего имени, сир. И вы не можете запретить мне сохранить любовь и уважение к родителям. Но, если я принадлежу вам телом и душой и вы не сомневаетесь в этом, это касается меня одной, – мои близкие принадлежат только мне!
– И мне тоже, представьте себе! Все французы в прошлом, настоящем и будущем принадлежат мне. Я имею в виду, что они все мои подданные. А вы слишком часто забываете о том, что я Император!
170 
