141 
— А почему вы переоделись в женское платье?
— Леони никогда не уходила надолго, и я, покидая этот дом, мог встретиться с ней на улице. А в таком наряде я уж точно остался бы незамеченным! Потом я что было силы бросился прочь, а Луиза, убрав лестницу, снова потихоньку ушла восвояси. Очень надеюсь, что по возвращении у нее не будет неприятностей: Ле
они способна устроить страшный скандал и, наверное, просто взбесилась, увидев, что моя комната пуста.
— А окно открыто? — спросил Жуан.
— Я попытался притворить его, хотя, конечно, она в конце концов увидит, что оно не заперто. Но моя комната была на третьем этаже, а этажи у нас в Бретани высокие. Бог даст, подумает, что я улетел, как птица? — засмеялся Фужерей.
— Во всяком случае, она точно начнет вас искать, — вздохнула Лаура. — Возможно, сейчас она уже у вас в имении.
— Ну уж там-то она меня как раз и не найдет, оно и понятно. Впрочем, мои люди даже не впустят ее…
— А могла бы она надумать явиться сюда? — задумчиво проговорила Лали. — Ее сестра, помнится, четыре года назад говорила мне, что она невзлюбила Лауру с тех пор, как увидела ее рядом с вами.
— Думаю, что лучше всего будет как можно скорее ехать мне к себе на скалу, — решил Фужерей. — Не могли бы вы подобрать мне приличную одежду?
— Вы все получите завтра утром, — пообещал Жуан, — и я отвезу вас домой. Действительно, лучше не навлекать на наших дам гнев этой фурии.
— Не будем преувеличивать! — не согласилась Лаура. — Не так уж она и страшна! Но что касается Луизы, то я хотела бы быть уверенной в том, что ей не пришлось страдать из-за вашего побега.
— Думаю, она в состоянии защитить себя, — высказала свое мнение Лали. — И потом, обычно сестры-близнецы чрезвычайно близки между собой и очень привязаны друг к другу. Но посмотрим! Или, вернее, мы ничего и не увидим!
Пришел Геноле и сообщил, что можно садиться за стол. Фужерей предпринял попытку встать с кресла, но Лаура задержала его:
— Еще одно слово, прошу вас! Вы помните, что происходило в Гильдо до того, как вас ранили?
Он ответил не сразу, глядя на нее с жалостью и грустью. А потом вздохнул:
— Как такое забудешь? Даже в своем «небытии» мне не раз являлась та ужасная картина, но я принимал ее за кошмарный сон. Но сейчас я знаю, что все это было наяву…
Все столпились возле него, ожидая продолжения. Фужерей ухватился за деревянные подлокотники, словно прося у дуба дать ему сил:
— В тот вечер в трактире, когда вы ушли к себе в комнату, я решил выйти на воздух выкурить трубку, и ноги сами привели меня к старому монастырю. Мне показалось, что некоторые его окна были освещены слабым, трепещущим светом. Я решил убедиться в том, что это мне не привиделось, и поднялся туда. Ночь была очень тихой и безветренной, ни единого звука не раздавалось вокруг… Я продвигался вперед. К моему удивлению, дверь жилища аббата была не заперта. Я толкнул ее, и она отворилась без малейшего скрипа. Я вошел в вестибюль, откуда увидел еще одну дверь, но она была закрыта. А снизу, сквозь щель, пробивался свет. Мне показалось, что кто-то стонет. Но я не испугался, несмотря на болтовню о призраках, обитающих в этом монастыре: привидения не имеют обыкновения зажигать свечи… С большими предосторожностями я приоткрыл эту дверь и вошел в комнату. Она была полностью обставлена, на стенах висели картины, горел камин, а на кушетке лежал какой-то мужчина. Рядом с ним сидела женщина, которая, похоже, лечила его. Он услышал, как я вошел, и приподнялся… Богом клянусь, если только он слышит меня, никогда бы не подумал, что доведется мне увидеть такой ужас, хотя каких только раненых я не перевидал на своем веку! Но этот… У него не было лица — вместо него кровавая, распухшая, обожженная плоть, с которой клочьями свисали лохмотья кожи. Только глаза, полные бешенства, оставались живыми на этой чудовищной маске. Я открыл было рот, чтобы закричать, но не успел: на меня обрушился удар, лишивший меня памяти, и мир перестал существовать…
Оказавшись снова во власти страшного воспоминания, Фужерей едва сидел в кресле, пытаясь справиться с одышкой. Но приступ длился недолго, и когда Лаура спросила, не лучше ли ему пойти прилечь, он отказался и с видимым усилием поднялся на ноги:
— Нет, дорогая моя. Я думаю… хорошая еда принесет мне только пользу. Если только вы согласитесь, что я останусь в тапочках, и предложите мне руку, чтобы торжественно сопроводить к столу…
141 
