очень нудно 
49 
– А что, объехать нельзя? – сказал Долбушин, понимая, что застряли они надолго. Быстро фургону не тронуться.
– Да как тут объедешь, когда этот… в двадцати метрах парковка, а он… – Андрей потянулся открывать дверцу. Но в этот момент порыв ветра отогнул край тента. Он ударил по коробкам, и штабель, казавшийся прочным, как бастион, рассыпался легче карточного домика.
Андрей насторожился. Он стал приглядываться и заметил, что в дверях ближайшего подъезда мелькнуло и сразу исчезло плоское лицо. Он узнал его. Это был Валечка – берсерк-садист, пухлый, с маленькими бегающими глазками, с постоянной, прилипшей к губам улыбкой. Другие берсерки его недолюбливали и называли психом. Но только осторожно и за спиной, потому что можно было нарваться. Валечка и правда был псих: стоило хоть пальцем его ткнуть, он терял самоконтроль и начинал рвать своих и чужих. Тилль терпел его потому, что в состоянии ярости Валечка не знал ограничений и ему становилось все равно, кто перед ним. Он был идеален для карательных экспедиций. К топорам Валечка относился без уважения, зато прекрасно владел цепным моргенштерном. Моргенштерн у него был своеобразный: на стальную цепь, крепящуюся к длинной рукояти, нанизан тряпичный медвежонок, внутри которого скрывается стальной шар с пронзающими тело игрушки длинными шипами.
В светлые минуты Валечка часто разговаривал со своим медвежонком и кормил его вареньем. Лицо его теплело, становилось заботливым. Но горе тому, кто позволил бы себе малейшую шутку или притворился бы, что хочет оторвать медвежонку глаз-пуговицу! Смотреть же, как Валечка работает ложкой, пачкая мех медвежонка вареньем, или гладит его по шерсти, было непросто. Сердце щемило. Не каждый мог это выразить, но каждый ощущал, как сквозь изуродованное и исковерканное пробивается живое и трепетное.
– А этот что он тут де… – начал Андрей.
Договорить он не успел, потому что Валечка вышагнул из подъезда, неторопливо раскручивая цепь моргенштерша. Пробитый многими шипами медвежонок больше походил на ежа.
– Засада! Гони назад!
Проснувшаяся Эля заплакала, напуганная криком Долбушина. В следующее мгновение тент желтого грузовичка лопнул сразу во многих местах, и по лобовому стеклу машины забарабанили арбалетные болты. Это были болты с узкими бронебойными наконечниками, выпущенные из мощнейших арбалетов, однако планировавшие нападение не могли знать, что у этой, запасной машины главы финансового форта, лобовое стекло было толще, чем у основной, попавшей недавно в аварию. Из десяти болтов стекло пробили три. Остальные оставили сколы.
Резкая боль обожгла Долбушину ребра. Он схватился за бок и понял, что болт прошел вскользь. Зажимая рану, он царапал спинку сиденья, пытаясь дотянуться до плеча Андрея.
– Гони! – шипел он. – Ты что, уснул? Гони!
Андрей не отвечал. Скалясь от боли, он левой рукой пытался включить заднюю передачу. Правая рука не работала: в груди рядом с плечом засел толстый арбалетный болт, прошедший между пластинами бронежилета и пригвоздивший Андрея к спинке сиденья.
Стальной шар моргенштерна пробил водительское стекло. Казалось, медвежонок заглядывает в салон. Схватив левой рукой маленький арбалет, Андрей вскинул его и выстрелил. Стрелять пришлось через дыру в стекле, оставленную шаром моргенштерна. Короткий, не длиннее карандаша, болт рассек Валечке бицепс. Берсерк остановился, рукой зажал рану, медленно облизал окровавленные пальцы и, взревев, стал работать моргенштерном с удвоенной яростью.
Все это заняло считаные секунды. Потом из подъезда хлынули еще берсерки. Приблизиться к автомобилю всем сразу им помешал случай: взбесившийся Валечка описывал моргенштерном такие круги, что сокрушил бы любого, кто оказался бы рядом. Обогнуть же машину мешали сугробы и припаркованный грузовичок. Все же один берсерк ухитрился прорваться. В горячности он прыгнул животом на сугроб и скатился с него там, куда не доставала цепь моргенштерна.
Берсерк был молодой, розовый, пухлый. По лобовому стеклу он колотил узким топориком-томагавком, покрывая его сетью трещин. Долбушин смотрел на него в мучительном замедлении от горящей болью раны. Рана что-то смещала в его сознании. Он замечал то, что прежде как-то ускользало от него. Теперь ему странно было, что парень с нестрашным, поросячьим, смешным лицом, наверняка имеющий мать, сестру, бабушку, любящий их и любимый ими, может так серьезно размахивать топором, пытаясь принести смерть. Мысль эта, впрочем, не задержалась надолго. Долбушин чувствовал, что где-то там, за повисшим лохмотьями тентом, спешно перезаряжаются арбалеты.
49 
