67 
— Ой! — воскликнул Дрозденок Пер, скорчив гримасу. — Пахнет дамой. Духи!
Габриэлла рассмеялась.
— Что вы слышали?
— Кто-то ходит над нашими головами, — ответил Никодемус.
— Тяжелый волочащийся шаг, — сказала драматически Фреда.
— Ой, — воскликнул Пер. — И никакой не тяжелый, а крадущийся, как у несчастного духа.
Габриэлла вздрогнула.
— Мы боимся спать, — прошептала Эли.
— Девочки, забирайтесь в мою постель! Мальчики — в другую.
— Ты не можешь позвать Калеба и Маттиаса? — поинтересовалась Фреда.
— Среди ночи — нет, — быстро ответила Габриэлла, не желая сознаваться, что эта мысль пугает ее. Длинный путь по темным коридорам и лестницам.
Габриэлла бодрствовала, а дети лежали, приглушенно переговариваясь и смеясь.
— Как я услышу что-нибудь, когда вы шумите? — сказала она.
Они мгновенно умолкли.
Ей не нравилась мысль о том, что в Гростенсхольме, возможно, завелось привидение.
Она не бывала на огромном чердаке, один лишь раз заглянула на него несколько лет тому назад. Тогда он ей показался таким страшным.
Как туда забираются? Может где-нибудь имеется лестница.
Дети наконец заснули. Габриэлла, оставшаяся без кровати, съежилась на стуле и попыталась уснуть.
Невозможно было найти хорошее положение. Она крутилась и вертелась, но перебраться в комнату девочек не осмеливалась.
Трусиха, думала она о себе.
Вдруг она вся напряглась. Почувствовала, что запылало лицо.
Кто-то двигался по чердаку.
Звук не был похож на человеческий. Он был таким…
Уф, Габриэлла рассердилась на себя за свои дикие фантазии, но звук продолжался. Было похоже, что какой-то предмет или тело, или что-то еще тяжело перемещалось по полу, двигаясь по направлению к лестнице.
Ужас, паника охватила ее. Дверь?
Заперта ли? Удастся ли ее запереть?
«О, Боже! Что мне делать? — думала она. — Позвать Калеба?»
Почему Калеба? Он самый большой и самый сильный.
Нет, она не осмелится выйти в коридор. Ни за что в жизни!
Что говорила бабушка? Непонятные звуки?
Может быть, она это и слышала?
Так… Звуки как начались внезапно, так и кончились.
На чердаке все затихло. Наступила могильная тишина.
О, неужели она не в силах отбросить эти ужасные мысли.
Габриэлла этой ночью так и не заснула. Утром за завтраком она выглядела как само привидение: бледная, изможденная, со впавшими глазами.
Калеб изучающе посмотрел на нее, но ничего не сказал.
Это сделал Маттиас:
— У тебя такой вид, словно ты всю ночь кутила?
— Можно назвать это и так. У меня в комнате спали все четверо, а я сидела всю ночь на стуле.
Лив посмотрела на нее:
— Ты что-нибудь слышала?
Габриэлла кивнула головой.
— Дети тоже. То, что я слышала звучало жутко.
— До прихода маленьких милых овечек нам следует в этом разобраться, — сказал Калеб. — Что вы слышали?
— Дети слышали шаги. От крадущихся шагов ужасного духа до тяжелых в кандалах, в зависимости от детской фантазии.
— А Вы, маркграфиня?
Она описала то ужасное впечатление, которое произвел на нее звук. Словно кто-то пытался войти в комнату.
— Звучит невесело, — согласился Маттиас. Взгляд его — чист, а в глазах появился блеск возбуждения. — А что вы слышали, бабушка?
— Сегодня ночью я ничего не слышала. Спала. А в прошлую ночь, как я уже говорила, слышен был какой-то весьма нечеткий шум.
— Создается впечатление, что все это происходит на вашей половине чердака, мы-то ничего не слышали. Что там наверху?
— Всякий хлам. Гростенсхольм, как вам известно, довольно старый дом. Он принадлежал роду Мейденов задолго до нашего времени. Мне неизвестно чего… либо… особого…
Ее голос затих, и она углубилась в свои мысли.
— О чем думаешь, бабушка?
— Нет, это глупо.
— Скажи, — попросили все трое.
— Нет, это, само собой разумеется, к делу отношения не имеет, но вы помните год, когда погибли Колгрим и Тарье?
— Десять лет тому назад, — сказал Калеб. — Никто из нас не забудет этого года.
Лив неуверенно продолжала:
— Оба они говорили о какой-то вещи, которую нашли на чердаке. И оба долго были там наверху. Колгрим провел там два дня, а Тарье — целую ночь.
67 
