очень нудно 
86 
– Сегодняшнюю ночь уж проведем здесь, а завтра, может, и найдем какое-нибудь пристанище, – сказал Малыш.
У него был свой ключ от входной двери, но он позвонил в звонок. Его влекло к людям, хотелось поговорить… но никто не отозвался. Он снова позвонил. Это был один из тех старинных звонков, за который нужно дергать, он звенел на конце проволоки; такой звонок по долгому опыту общения с пылью, пауками и необитаемыми комнатами знает, как сообщать, что дом пуст.
– Не может быть, чтобы все ушли, – сказал он, вставляя ключ в замок.
В холле горела лампочка, он тут же заметил записку, приклеенную под телефоном: «Вдвоем вам лучше, – он сразу узнал неуклюжий, размашистый почерк жены Билли, – а мы ушли праздновать свадьбу. Заприте свою дверь. Желаем хорошо провести время». Он смял бумажку и бросил ее на линолеум.
– Пошли наверх, – сказал он.
Наверху он положил руку на новую перекладину перил и сказал:
– Видишь, мы их починили.
В темном коридоре пахло стряпней, капустой и паленым сукном. Он кивнул головой в сторону одной двери.
– Это комната старины Спайсера. Ты веришь в привидения?
– Не знаю.
Распахнув дверь своей комнаты, Малыш зажег пыльную лампочку без абажура.
– Ну вот, лучшего предложить не можем, – сказал он, отступив в сторону, чтобы не загораживать широкую медную кровать, умывальник с разбитым кувшином и лакированный платяной шкаф с дешевым зеркалом.
– Здесь лучше, чем в любом отеле, – заметила она, – больше похоже на дом.
Они стояли посреди комнаты, словно не зная, что дальше делать.
– Завтра я немножко здесь приберусь, – наконец проговорила она.
Он с силой хлопнул дверью.
– Не смей здесь ничего трогать! – воскликнул он. – Это мой дом, слышишь? Я не позволю тебе лезть сюда и менять тут все…
Малыш со страхом следил за ней… каково это, прийти в собственную комнату, в свое логово и обнаружить там чужого…
– Чего ты не снимаешь шляпу? – спросил он. – Ведь ты останешься здесь?
Она сняла шляпу и плащ… Так начинается смертный грех. «Вот за что людей обрекают на адские муки», – подумал он… В передней зазвенел колокольчик. Малыш не обратил на него внимания.
– Субботний вечер, – проговорил он, ощущая горечь во рту, – пора ложиться в постель.
– Кто это? – спросила девушка, когда колокольчик снова зазвенел; он с уверенностью сообщал тому, кто стоял снаружи, что дом уже больше не пуст. Она пересекла комнату и подошла к Малышу, лицо ее было бледно.
– Это полиция? – спросила она.
– Почему это должна быть полиция? Кто-нибудь из приятелей Билли. – Но ее предположение поразило его. Он стоял и ждал звонка. А тот больше не звонил.
– Ну, не можем же мы стоять так всю ночь, – сказал он, – давай лучше ляжем спать. – Он почувствовал сосущую пустоту внутри, как будто несколько дней ничего не ел. Снимая пиджак и вешая его на спинку стула, он старался делать вид, что все идет своим чередом. Обернувшись к ней, он увидел, что Роз не сдвинулась с места; тоненькая, полуребенок, она стояла, дрожа, между умывальником и кроватью.
– Ага, – начал он издеваться над ней, а у самого во рту пересохло, – значит ты трусишь"! – Он как бы вернулся на четыре года назад и подбивал школьного товарища на какую-то проделку.
– А ты разве не трусишь? – ответила Роз.
– Я? – Он неуверенно засмеялся в ответ и шагнул вперед, в нем едва лишь теплилась чувственность; как насмешка вспомнилось ему вечернее платье, обнаженная спина, «Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника…»
В каком-то порыве гнева Малыш взял ее за плечи и подтолкнул к кровати… Он спасся от района Парадиз, а пришел вот к этому…
– Смертный грех, – проговорил он, впитывая в себя аромат невинности, стараясь ощутить вкус чего-то похожего на причастие… Медный шар кровати, безмолвный, испуганный и покорный взгляд Роз… Он сокрушил все в безрадостном, грубом и решительном объятии… крик боли, а потом снова трезвон колокольчика.
– Боже мой, – проговорил Малыш, – неужели нельзя оставить человека в покое? – Он открыл глаза в полумраке комнаты, чтобы посмотреть, что он наделал, – это показалось ему больше похожим на смерть, чем конец Хейла и Спайсера.
– Не ходи. Пинки, не ходи! – умоляла Роз.
Его охватило странное чувство торжества: вот он и достиг вершины человеческого бесстыдства – в конце концов это не так уж и сложно. Он подверг себя этому испытанию, и никто не посмеялся над ним. Не нужно ему ни Друитта, ни Спайсера, только… В нем проснулась слабая нежность к соучастнице его подвига. Он протянул руку и ущипнул ее за мочку уха. А в пустом холле заливался колокольчик… С Малыша как будто свалилась огромная тяжесть. Теперь он мог встретиться с кем угодно.
86 
