116 
Я повернулась к Максиму.
Я слышала, что ты мне оказывал помощь. Какую?
В России я политик. Один из самых влиятельных. - Он улыбнулся, обаятельно полируя свои ногти. И всё равно я чувствовала внутри него боль. Может, очарование он использовал для камуфляжа, как маску? - В настоящее время некоторые из политиков пользуются теми же ресурсами, что и бандиты и воровские авторитеты - это же касается и тактики. Роман знал, что у меня есть люди, способные обеспечить тебе безопасность в Берёзке.
Ну, тогда spasibo.
Низким голосом он пробормотал:
Vsegda pozhaluista. - Харизма этого мужчины била все мыслимые пределы. Он одарил меня новой улыбкой, открывшей ряд белых зубов. Я вспомнила, что однажды увидела у Севастьяна настоящую улыбку, и поняла, что эти двое похожи куда сильнее, чем мне казалось. - Ты всё ещё зовёшь моего брата по фамилии?
Так он сказал его называть.
Максим к нему повернулся.
Ты больше не рядовой боевик. Твоя невеста должна называть тебя как-то более интимно.
Я не его... - О, забудем.
Ни один из них меня не слушал.
Эти двое сверлили друг друга взглядом, причём Роман находился уже на грани насилия. И пока в вентилятор не попало дерьмо, я должна была у одного из Севастьянов получить ответы.
Зачем вы всю неделю встречались? - спросила я Максима.
С моей помощью он отделял тебя от мафии - продавая активы синдиката, чтобы купить легальные равной стоимости. Как игра в "Монополию" на миллионы долларов. У него были все доверенности, а у меня - причины, чтобы провернуть всё тихо и быстро. Что я и проделал - должен заметить, не услышав ни единого "спасибо". - Максим многозначительно посмотрел на брата, однако во взгляде, казалось, сквозило веселье, словно бы вся эта ситуация его забавляла.
Я развернулась к Севастьяну.
Ты бы мог и меня брать на эти переговоры или, по крайней мере, рассказать мне о них. Речь шла о моём наследстве!
Ты не проявляла к деньгам никакого интереса...
Уж кто бы говорил, братишка, - встрял Максим. Он объяснил мне, - Роман на этой неделе мог бы сделаться миллиардером. Но по непонятным мне причинам он не стал тебя обирать, как и отказался нарушить слово, данное твоему отцу. От твоего имени он работал, чтобы разорвать связи наследства Ковалева с организованной преступностью. И как только процесс завершится, Роман станет местным авторитетом.
Я посмотрела на Севастьяна, сузив глаза. - Я спрашивала тебя об этом! Это одно из тех решений, которые мы должны были принимать вместе! Он подписался на новое положение, ни слова мне не сказав.
Потому что я не его партнёр. Я - собственность.
Никто не советуется с любимой игрушкой, чтобы обсудить карьеру. Тьфу!
Нахмурившись, он буквально выплюнул:
Натали, наверх - быстро.
Не смей мне вот так приказывать! - В присутствии его брата? Кровь прилила к щекам. Неужели он думает, что может командовать мной просто потому, что он делает так в постели?
Но почему бы ему так не считать? Господи Боже, я ничего не исправила, доверившись ему в сексе - я лишь всё испортила.
Какое-то время назад я спрашивала себя, на что я готова пойти, чтобы получить от Севастьяна нечто большее.
Мой окончательный ответ: не на это.
Придётся признать: что бы я ни делала, ничто не сможет поколебать этого человека. Он будет всегда для меня закрыт. А я заслужила нечто большее, чем просто положение спутника на орбите и тонну лжи.
Я заслужила сохранение себя. В противном случае лучше мне быть одной.
В моём мозгу словно бы медленно, постепенно, потрескивая, вспыхнула неоновая надпись. "Эти отношения обречены, тупица!"
Я обладала стержнем в спине и жаром в груди. Мое время дорого стоило; я не могла поощрять дерьмовое поведение. Я не могу его починить, Пахан.
Максим сказал мне:
Не слушай его, dorogaya moya. - Ты должна его научить, что такие приказы - за пределами некоторых... ситуаций - не приветствуются.
Сколько этот человек знает о моей сексуальной жизни? Если они оба посещали один и тот же клуб, значит ли это, что два брата разделяли схожие интересы?
И знаете, что? Это не моё дело.
Роман тот ещё фрукт, правда? - продолжал Максим. - Молчаливый, задумчивый. Если тебя это утешит, он всегда говорил мало, ничего о себе не рассказывал. Когда мы были детьми, тишина вознаграждалась. Всё остальное ... нет.
Я не успела обдумать его слова, потому что Севастьян прорычал:
116 
