27 
— Отец! Отец! — взмолилась она.
Но сэр Хью не слышал ее. Он с бессмысленной улыбкой таращился на своих обвинителей.
— Ну что? Вам неловко?! — выкрикнул он. — Ну давайте, называйте вашу цену? Кто первый?
В зале повисла гробовая тишина.
— Неужели все вы настолько трусливы, что боитесь забрать у меня последнюю вещь? Вы ведь уже все у меня отняли. Ну давайте. Назначайте цену! Она же должна сколько-то стоить на открытых торгах! Молодая, непорочная девушка, будет доброй женой честному человеку!
Называйте вашу цену, свиньи!
В ответ не прозвучало ни слова. Затем откуда-то из задних рядов, оттуда, где толпились изумленные фермеры, перекрывая шум и ропот толпы, прозвучал чей-то негромкий голос.
— Десять тысяч фунтов!
Толпа ахнула. Аукционист машинально занял прежнее место.
— Вы сказали десять тысяч фунтов, сэр? — переспросил он. — Назначается цена в десять тысяч фунтов! Десять тысяч фунтов, кто больше?
В комнате все так же царила тишина.
— Продано!
Сиринга испуганно вскрикнула:
— Отец, ты не можешь!..
Сэр Хью высвободил руку и вытолкнул дочь перед собой на обозрение толпы кредиторов, после чего, пошатываясь, прошел через зал и, войдя в свой кабинет, громко захлопнул за собой дверь.
Сиринга хотела броситься за ним следом, но не смогла, так как толпа, ринувшаяся к аукционисту, едва не сбила ее с ног.
— Заплатите нам! Заплатите! — снова закричали все разом.
Аукционист визгливым, но достаточно властным голосом перекрыл эти вопли.
— Вам всем заплатят, джентльмены, всем, если дождетесь своей очереди.
Его слова успокоили толпу, и Сиринга наконец стряхнула с себя оцепенение.
Ей даже удалось выйти в вестибюль. В следующее мгновение грохнул пистолетный выстрел, и она поняла, что произошло.
Глава четвертая
Нана поставила перед Сирингой вареное яйцо.
Та вопрошающе посмотрела на старую няню:
— Откуда это?
— Миссис Гири ссудила мне полдесятка, — ответила кормилица.
— Вы хотите сказать, что она дала их в долг?! — воскликнула Сиринга. — Нет, Нана, мы не можем себе этого позволить.
Старая кормилица подбоченилась.
— А теперь послушайте меня, мисс Сиринга. Если вы думаете, что я буду безучастно смотреть на то, как вы морите себя голодом, то вы ошибаетесь! Мы и так последние две недели живем только на картофеле да горстке овощей с огорода. Я с этим больше мириться не намерена! — Нана ненадолго замолчала, а поскольку Сиринга ничего не ответила, то она продолжила свою тираду: — У нас даже щепотки чая не осталось.
Я в самом страшном сне не могла себе представить, что настанет время, когда я не смогу позволить себе чашку чая!
— Я знаю, Нана, — убитым голосом ответила Сиринга. — Для вас это даже хуже, чем для меня. Но мы не можем залезать в долги, вы должны это понимать.
— Да разве кто заметит несколько шиллингов? — сердито спросила кормилица. — Во всяком случае, не его светлость, ведь он слишком далек от нашей простой жизни. Разве он оставит веселые огни Лондона ради скучной жизни в деревне?
— С какой стати ему тревожиться о нас? — спросила Сиринга. — Его агент наверняка заплатил за меня деньги по ошибке.
Ее голос прозвучал так, будто она разговаривала сама с собой. И все-таки, снова посмотрев на яйцо, она машинально взяла салфетку.
— Съешьте его, пока оно горячее, — попросила няня. — Вы же сами знаете, что голодны, хотя гордость и не позволяет вам в этом признаться.
— Конечно, я голодна, — согласилась Сиринга, и, разбив скорлупу на верхушке яйца, проглотила ложечку белка. — Но нам непозволительно жить в долг. — Проглотив еще одну ложку, она поспешно спросила: — Вы сами-то съели яйцо, Нана?
— Съела, съела и ничуть этого не стыжусь, — сердито ответила няня. — Мне уже шестьдесят, и еще никогда в жизни мне не приходилось работать голодной. И я не собираюсь жить по-другому.
Нана довольно проследила за тем, как Сиринга доела яйцо, и сказала:
— Миссис Гири все еще хочет купить зеркало. Она готова заплатить за него три фунта, а на эти деньги мы сможем купить горы съестного.
— Но оно ведь уже не наше, и мы не можем его продать, — ответила Сиринга. — Вы знаете это не хуже меня.
— Неужто вы думаете, что его светлость хватится какого-то зеркала, когда у него есть Кингс-Кип?
— Он заплатил за него, и теперь оно принадлежит ему, — ответила Сиринга. — Знает он о нем или нет, это не важно. Совесть не позволяет мне пойти на обман.
27 
