32 
— Боюсь, милорд, вы меня совершенно неправильно поняли, — ответила Сиринга, цепляясь за оставшиеся крохи собственного достоинства. — Моя мама была замкнутой, и жили мы всегда обособленно. Хотя отец любил охотиться и у него были друзья в нашей округе, мы с мамой все время проводили дома.
— Почему же ваша мама не желала общаться с людьми? — полюбопытствовал граф.
— Я думаю, что настоящая причина в том, что мы просто… просто… не могли себе этого позволить, — неохотно призналась Сиринга. — Нам едва хватало денег на то, чтобы папа мог достойно одеваться и иметь экипировку для верховой езды… а нам с ней не хватало средств на приличные платья. — Немного помолчав, она заговорила снова: — Но она действительно предпочитала оставаться дома, и, когда отец был с ней, они были счастливы. Им больше никто не был нужен. Думаю, что маме не хотелось ходить в гости, не отвечая взаимным гостеприимством. Такое было… для нее неприемлемо.
— Значит, вы говорите правду, утверждая, что у вас нет поклонника, — резюмировал граф.
— Я всегда говорю правду, милорд, — решительно заявила Сиринга.
— Лично мне это кажется невероятным, — заметил Роттингем, — но, возможно, вы простите меня за излишнюю подозрительность и скажете наконец то, что с самого начала намеревались мне сказать.
Сиринга молчала, и граф продолжил:
— Похоже, что возникла некая трудность. Вы не доверяете мне? Вы боитесь меня?
— Не боюсь, — ответила Сиринга. — Просто мне не хотелось бы, чтобы вы сочли, будто я говорю неправду.
Граф удивленно поднял брови.
— Я любила отца, — начала Сиринга. — После смерти мамы он не мог выдержать груза своего горя и вернулся к тем излишествам, которым… которым предавался в юности. — Она глубоко вздохнула. — Пока мама была жива, мы никогда не залезали в долги. Мы не приобретали того, чего не могли себе позволить. Это… это было довольно легко.
— Насколько я понимаю, задолженности вашего отца оплачены, — ответил граф. — Мой агент сообщил мне, что его кредиторы разошлись довольными, да и его карточные долги также погашены.
— Это верно, — произнесла Сиринга. — Я глубоко благодарна вам, милорд, за то, что вы позволили мне жить с гордо поднятой головой и не испытывать стыд и унижение из-за огромных долгов, о которых было даже страшно подумать!
— Что же тревожит вас сейчас? — полюбопытствовал граф, и в его голосе прозвучала искренняя заинтересованность.
— Я… дело в том, милорд, мой отец… когда его не стало… у нас закончились деньги… у меня и у Наны. Поэтому я… боюсь, что у нас возникли новые, но совсем незначительные долги. Небольшие, — поспешила добавить девушка. — Но у нас больше ничего не осталось… в огороде, а Нана уже старенькая.
— Вы хотите сказать, — уточнил граф, — что вы с вашей кормилицей голодаете?
— Я не сомневалась, что долго это продолжаться не будет, — ответила Сиринга и с мольбой посмотрела на своего собеседника. — Но я точно знала, что нам нельзя снова влезать в долги, любые долги, пока я не увижусь с вами, когда вы… объясните свое отношение к нам. Но вы… вы так долго не приезжали. Поэтому сегодня я сама собралась верхом на Меркурии отправиться в Кингс-Кип… чтобы спросить, когда вы приедете.
— Вы, должно быть, голодны, — задумчиво произнес Роттингем, как будто разговаривая сам с собой. — Пожалуй, вы сильно похудели с того времени, когда я вас видел в последний раз.
— Это совершенно не важно, дело не во мне, — поспешила возразить девушка. — Ведь есть еще Нана и… Меркурий.
— Верно, мы не должны забывать о Меркурии!
— Одной травы ему мало… — не договорила Сиринга и умоляющим взглядом посмотрела на графа.
— Это просто невероятно! Как же я мог не подумать о том, что людям, не имеющим денег, нечего есть? — задумчиво произнес Роттингем, как будто рассуждал вслух.
Он встал с кресла, и Сиринга тут же последовала его примеру.
— Оставайтесь здесь, — властно произнес граф и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.
Сиринга недоуменно посмотрела ему вслед. Хотя дверь была закрыта, до нее доносился голос графа, о чем-то разговаривавшего на кухне с Наной. Неожиданно она испугалась, как бы кормилица не наговорила гостю лишнего. Ведь всю прошлую неделю она грозилась, что выскажет графу все, что о нем думает.
«Ведь он ни в чем не виноват, — мысленно попыталась найти оправдание для графа Сиринга. — С какой стати ему беспокоиться о нас? Он ведь не собирался покупать меня, это просто глупая ошибка. С какой стати ему тратить десять тысяч фунтов на покупку женщины?»
32 
