28 
Няня хмыкнула, однако Сиринга продолжила:
— Мы, конечно, никому не нужны, и до нас никому нет дела, но все равно хотелось бы сохранить хотя бы самоуважение. Я не стану, Нана, залезать в долги.
Было понятно, что Сиринга в этот момент подумала об отце, и выражение лица няни смягчилось.
— Я не хотела вас расстраивать, милая, — сказала она, — но вы же знаете, что жить так, как сейчас, дальше нельзя. Позвольте мне отправить весточку в Кингс-Кип, чтобы узнать, когда возвращается граф. — В глазах пожилой женщины читалась искренняя озабоченность. — Я не могу видеть, как вы здесь, прямо у меня на глазах, томитесь ожиданием.
Сиринга промолчала, и Нана продолжила:
— А если он никогда не приедет, чтобы повидаться с нами? Последнюю неделю я пыталась разузнать что-нибудь о графе Роттингеме. Разное говорят, но хорошего мало.
— И что же о нем говорят? — вяло поинтересовалась Сиринга, как будто превозмогая себя. Доев яйцо, она встала из-за стола.
Есть больше было нечего, ни хлеба, ни масла. Чая у них тоже уже не водилось. В последний раз она выпила теплой воды с каплей меда, но теперь закончился и мед.
— Конечно, — начала кормилица, — лишь немногие видели его светлость, потому что он вернулся в поместье только после смерти полковника. Говорят, что он не такой, как его отец, одно это уже хорошо, настоящая милость божия!
— Неужели старый граф был таким плохим человеком? — поинтересовалась Сиринга.
— Вы слышали, что говорил о нем ваш отец? — ответила Нана. — Он не смог вернуться домой после того, как поместье перешло к полковнику. Картежник, вот кто он был. Он проиграл в карты все! Все, к чему только прикасались его руки!
— Как это ужасно было для его семьи, — отозвалась Сиринга.
— У него был только один сын, нынешний граф, — продолжила кормилица. — Но он много лет прожил за границей. Хотя в народе и говорят, что яблочко от яблони недалеко падает, но, по слухам, сын его совсем не играет в азартные игры!
— По крайней мере, хотя бы это говорит в его пользу, — проговорила Сиринга и невольно вздрогнула, вспомнив собственного отца.
— Не только карты и другие азартные игры приводят к человеческому падению! — сердито буркнула Нана.
— Что вы хотите этим сказать? — недоуменно поинтересовалась Сиринга.
— Есть и другие… недостатки.
— Это какие же? — удивилась Сиринга. — Вы слышали о графе Роттингеме что-то такое, чего не знали раньше?
— Как раз сегодня утром миссис Гири рассказывала о его светлости, — промолвила Нана. — Джо как-то раз отвозила в поместье съестные припасы. Для нее большая честь снабжать Кингс-Кип провизией. Полковник не любил отовариваться в деревенских бакалейных лавках.
— Так что же она рассказала вам? — нетерпеливо спросила Сиринга.
— Джо слышала от тамошней прислуги, что граф человек очень тяжелый. По их словам, когда он несколько недель назад приехал в поместье, то потребовал там многое поменять.
Насколько мне известно, он здорово распекал мистера Арчера.
— Наверное, дела в поместье шли не слишком хорошо, — отозвалась Сиринга. — Ведь полковнику было за восемьдесят. Да и здоровье у него в последние пять лет сильно пошатнулось. — С этими словами она горестно вздохнула. — Как мне не хватает этого человека! Он всегда был так добр ко мне. Надеюсь, что новый хозяин не станет перестраивать Кингс-Кип. Это такое прекрасное место!
Кормилица промолчала.
— Они сказали, что граф тяжелый человек.
А что еще о нем говорят?
— Не люблю сплетничать, — сердито ответила Нана, — но говорят, что он распутник, и поэтому, милая, мне так тревожно за вас! Что станет с вами, попади вы к такому человеку, как он?
Сиринга коротко усмехнулась:
— Да вы делаете из графа какое-то страшилище, Нана. Что такого он может мне сделать?
Она не заметила тень, омрачившую лицо кормилицы, и беспечно продолжила:
— Самое худшее, что он может сделать, — это потребовать назад деньги. Но только я никоим образом не смогу ему их вернуть, даже если буду работать до конца моих дней. Разве я смогу когда-нибудь заработать десять тысяч фунтов? Должно быть, агент приобрел меня по ошибке!
— Ну если и по ошибке, то ошибка эта чересчур дорогая! — проговорила Нана и, взяв у Сиринги блюдце, вышла из комнаты.
А Сиринга отправилась на конюшню.
«За себя я не беспокоюсь, — подумала девушка. — Я больше беспокоюсь за Нану и Меркурия».
28 
