45 
Еще там находился худой и седой мужчина в очках. Он рассматривал через лупу одну из картин.
– Вы не передумали? – спросил, обращаясь к нему, Фараон.
– Нет-нет, – пробормотал пожилой мужчина, не поднимая головы.
– Мисс Уилтон, – сказал Фараон, – позвольте представить, Джейк Норрис. Искусствовед. Один из лучших.
Тут Джина обратила внимание на картину.
– Это не «Переход через Рубикон»? – спросила она.
– Да, это был он, – ответил Фараон, – до того, как я его убрал.
– Убрал? Как?
– Счистил верхний слой краски и отрыл картину под ним. Ее-то Джейк и изучает. Он совершил открытие, не так ли, Джейк? Джейк?
– Что? Да. – Джейк оторвал задумчивые глаза от картины. – В высшей степени интересно.
– Лучше введите мисс Уилтон в курс дела.
И Джейк стал рассказывать. Джина слушала его разинув рот, а когда он закончил, упала на ближайшее кресло, как будто из нее вышибли дух.
– Что скажет Джон, когда узнает об этом?
– Ему не придется сегодня собирать деньги, – сказал Роли.
– Он обрадуется, – прибавил Тимми.
Джина вздохнула.
– Поздно, – произнесла она. – Его светлость уже собирает людей. Что же делать? Я не могу ворваться в зал, пока герцог Честертон говорит, и оттащить его в сторону, чтобы он потом вернулся и объявил всем, что пошутил.
– Но ему лучше бы знать об этом, прежде чем он свяжет себя какими-то обязательствами, – заметил Фараон.
Мальчики посмотрели друг на друга горящими глазами.
– Хотите услышать план? – спросил Тимми.
– Какой план? – осторожно осведомилась Джина.
– Коварный, темный, дьявольский план, – пояснил Роли.
– Да. Думаю, мне это будет интересно услышать, – сказала она.
Выслушав план, она велела:
– Скорее. Нельзя медлить.
– Вам нужно будет сказать всем остальным. Нас они слушать не станут, а если скажете вы, сделают.
– За работу!
* * *
Тем временем внизу Джон вернулся на бал, остановил музыку и обратил на себя внимание гостей.
– Прошу прощения, что прерываю веселье, – сказал хозяин дома, – но я хочу кое-что сказать, что, надеюсь, вам будет интересно послушать.
К нему повернулись любопытные лица. Герцог Честертон сделал глубокий вдох. Час пробил.
– Это первый бал в этом замке за почти тридцать лет, – начал он. – Кое-кто из вас присутствовал на том последнем балу и помнит, каким прекрасным было это место во времена своего расцвета.
По толпе собравшихся прокатился одобрительный гомон.
Джон на мгновение замолчал, а потом продолжил очень тихо:
– Посмотрите на него сейчас. Что случилось? Как могли мы забросить нечто столь прекрасное, как замок? Замок, который должны были беречь мы, наши дети и дети наших детей?
Говоривший понял, что в зале стало совершенно тихо. Все внимательно его слушали.
– Как такое могло произойти? Как вышло, что замок, который так много значил для наших предков, сегодня находится в таком состоянии? Он почти превратился в руины и, если не остановить разрушение, скоро станет лишь грудой камней, и мы потеряем его навсегда.
Вдруг ему стало трудно продолжать. Следующим шагом нужно было просить у них денег, но гордость останавливала его. Сделать это было необходимо, жизненно необходимо, но теперь, когда пришло время, Джон особенно ясно почувствовал, как ему не хочется это делать.
А потом, когда скрепя сердце собрался продолжить, раздался странный звук.
– Ууууу-уууууу!
Тишина.
Все начали вертеть головами, пытаясь понять, что это за шум и откуда он доносится.
– Наверное, ветер, – сказал Джон. – Как я говорил…
– Ууууу-уууууу!
Тут гости завертели головами сильнее, начали хмуриться, не понимая, что происходит, и слегка нервничать.
– Что это? – спросила одна особенно впечатлительная молодая леди.
– Ничего такого, уверяю вас, – начал Джон, но его прервал вопль, донесшийся из дальнего конца зала.
– Я что-то увидела!
– Где? Что? – пронеслось по толпе.
– Там! Фигура в белом. Это призрак!
– Никакого призрака там нет, – продолжил Джон, повышая голос, чтобы успокоить начавшееся волнение. – У нас нет ни призраков, ни привидений…
– Есть, – вставила Друзилла. – У нас есть безголовая леди, еще есть висельник и…
– Ууууу-уууууу!
– Вот оно! – завопил кто-то.
– Нет, вон там!
– Там еще одно!
Воспользовавшись всеобщей сумятицей, герцог Честертон зашипел на ухо сестре:
– Если скажешь еще хоть слово, пожалеешь, что на свет родилась.
45 
