— Это была случайность, — повторил он словно заклинание и засунул руки в карманы мешковатых штанов. — Ну, врубился?.. Я случайно тебя задел, и теперь я вроде как должен принести свои извинения, понимаешь? Я типа твой должник и теперь обязан сделать все, что ты скажешь. И тогда мы будем в расчете.
Внезапно Грегори осенило. Он понял, о чем толкует этот сопляк, понял, как воспользоваться возможностью, которую предоставила ему сама судьба.
Бенито действительно мог кое-что для него сделать.
* * *
Большинство людей ненавидит утро понедельника, потому что уик-энд закончился и надо опять тащиться на работу, а впереди еще целых пять долгих рабочих дней. Кэролайн же не терпелось отправиться на работу. Для нее утро понедельника означало целых пять дней рядом с сенатором Грегори Стоунменом — с ее Грегори.
А скоро они вообще никогда не будут расставаться.
Интересно, гадала она, поговорил ли Грегори с женой? А если нет, то почему. Кэролайн больше не желала выслушивать его отговорки. Она считала, что теперь, когда у них с Грегори будет ребенок, он обязан все рассказать Эвелин и потребовать развода. Так, во всяком случае, он обещал.
Входя в офис, Кэролайн улыбнулась молодому парню-стажеру и поприветствовала вторую помощницу сенатора Мюриэль, которая писала Грегори речи и планировала его публичные выступления.
— Доброе утро всем! — громко сказала она. — Отличная сегодня погода, правда?
Мюриэль, одетая в желто-коричневый костюм, делавший ее похожей на перезревшую грушу на ветке, посмотрела на Кэролайн, как на сумасшедшую.
— Вообще-то на улице очень холодно, — процедила она. — А если прогноз не врет, после обеда пойдет дождь. Может быть, даже снег.
— Ну, это еще то ли будет, то ли нет! — беззаботно откликнулась Кэролайн. — Зато сейчас сквозь облака проглядывает солнышко. После дождя, если повезет, мы сможем увидеть радугу.
— Ну ты и оптимистка! — Это слово Мюриэль произнесла так, словно оно было ругательством. Кэролайн она недолюбливала. Сама Мюриэль работала с сенатором уже больше десяти лет, поэтому, когда Грегори нанял новую помощницу, она решила, что ее «задвигают». А стоило Мюриэль заподозрить, что ее драгоценного босса и «новенькую», как она всегда называла Кэролайн, связывают не только служебные отношения, как ее отношение к ней стало враждебным.
— Сенатора сегодня не будет, — добавила Мюриэль с плохо скрытым злорадством.
— Как это — не будет? — Улыбка сползла с лица Кэролайн. — Откуда ты знаешь? Он что, заболел?
— Мне позвонила миссис Стоунмен…
— И что она сказала? — Кэролайн затаила дыхание.
Мюриэль пожала плечами:
— Сказала, что если мистер Стоунмен и появится сегодня в офисе, то, скорее всего, только во второй половине дня.
— Почему она звонила тебе?
— А что тут такого? — Мюриэль презрительно пожала плечами.
— Нет, ничего… — пробормотала Кэролайн. — Я просто удивилась, почему она не позвонила мне.
— Я знаю Эвелин много лет, — объяснила Мюриэль и многозначительно усмехнулась. — Мы с ней часто разговариваем по телефону.
— Ну ладно, — проговорила Кэролайн, пряча недовольство. — А миссис Стоунмен не сказала, почему сенатора не будет?
— Нет, — ответила Мюриэль, откровенно радуясь тому, что ей удалось испортить Кэролайн настроение. — Кстати, я уже отменила все запланированные на сегодня встречи, так что можешь не беспокоиться.
То, что Мюриэль взяла на себя ее работу, не на шутку разозлило Кэролайн, но она постаралась не выдать своих чувств и поскорее удалилась в свой небольшой, но уютный кабинетик.
Почему Грегори не пришел сегодня в офис, гадала она. Может быть, он все-таки поговорил с женой, и с ней случилась истерика? В таком случае Грегори, конечно, пришлось остаться дома, чтобы урегулировать ситуацию. А вдруг они вместе поехали к адвокату по разводам? Вот было бы здорово!
В конце концов Кэролайн решила, что Грегори все же сдержал слово и поговорил с Эвелин. После того как Кэролайн объявила ему о своей беременности, он должен был понять, что дальше тянуть нельзя: настала пора переходить к решительным действиям.
Какой же он все-таки молодец, подумала Кэролайн.
Скорей бы увидеть его!
* * *
Грегори вернулся домой только к вечеру. Ссадина на его виске была заклеена телесного цвета пластырем, а голова буквально раскалывалась от приступов боли.