Последние отзывы

  65  

— Мела, — шепнул он, — неужели мне придется ждать так долго?

— Ну, пожалуйста, Питер!

Внезапно выпустив меня, он поднялся на ноги и застыл, повернувшись ко мне спиной и глядя на огонь.

— Пожалуй, я пойду спать. Доброй ночи!

Он направился к двери. Не думая о последствиях, я воскликнула:

— Только не уходи подобным образом!

— Если я не уйду сейчас, то не уйду никогда, — мрачно ответил Питер.

Вернувшись ко мне от двери, он поднял меня на ноги и прижал к себе.

— Не надо дразнить меня, Мела. Если рискнешь на это — предупреждаю: ты играешь с огнем. Я люблю тебя и безумно хочу тобой обладать. Я хочу быть с тобой благородным, хочу быть ласковым, но, если ты зайдешь слишком далеко, потеряю контроль над собой. И наделаю такого, о чем мы оба будем впоследствии сожалеть. Спокойной ночи.

Склонив голову, он поцеловал меня. Поцелуй его был полон обжигающей страсти. Вопреки всему, что я чувствовала к Тиму, поцелуй Питера взволновал меня. Нечто в глубинах моего естества откликнулось на этот поцелуй. Остаться равнодушной было выше моих сил.

На мгновение я припала к Питеру, возвращая ему поцелуй, однако резким, едва ли не грубым движением он оторвался от меня и не оглянувшись вышел из комнаты.

Я замерла на том месте, где стояла, приложив пальцы к губам, щеки мои горели. Я еще раз убедилась в том, что человек, за которого я вышла замуж, оказался не тем, кем я его себе представляла и которому симпатизировала. В глубине души я уже понимала, что такому Питеру — человеку, ставшему моим мужем, — нельзя симпатизировать: его можно только любить или ненавидеть, полумеры невозможны.

И, сделав над собой усилие, я постаралась обратить свои мысли не к Питеру, а к Тиму. Дорогому Тиму, которого я любила так долго — который был для меня буквально всем… «И остается всем», — напомнила я себе.

Я вспомнила проведенные вместе годы, те счастливые времена, когда мы использовали любой предлог, чтобы встретиться, вспомнила жаркие летние дни, когда, окунувшись в Дорвале, мы отправлялись дальше, в Сент-Эндрюз: купаться, ходить под парусом и играть в теннис; годы, приносившие нам бесконечную радость, беспечное веселье и безоблачное счастье просто потому, что мы были вместе.

«Неужели кто-то или что-то, — спрашивала я себя, — может повлиять на мои чувства к Тиму?»

Тим был моей половинкой. Жизнь без него казалась мне невозможной. Разве я не поняла этого, когда оставила родной дом, где все вокруг напоминало мне о его присутствии, когда, мечтая о смерти, плыла через Атлантический океан?

Я вспоминала все наши забавы, разговоры о нашем общем жилище, о котором мы так часто мечтали вместе, — об уютной квартирке на Шербрук-стрит^[9], или, если мы сможем позволить его себе, — о домике на Кот-де-Нэж^[10], откуда открывается такой прекрасный вид и где можно завтракать на балконе над кронами деревьев. «Комната с видом…» — как часто вспоминала я слова этой популярной песни, казалось, созданной специально для нас с Тимом. Да, Тим стал частью меня самой, а вот Питеру никогда не стать моей половинкой. Я чувствовала, что Тим принадлежит мне, а я ему, точно так же, как дети неразрывно связаны со своими родителями.

Милый Тим! Мне вспомнилось его изумление при нашей нежданной встрече, как сперва побледнело, а потом раскраснелось его лицо, как целовал он меня во тьме оружейной комнаты… И все же, оставшись в своей спальне в одиночестве, я чувствовала, что поцелуй Питера становится между Тимом и мной.

Прежде меня так никто не целовал. И я испугалась того, что сделал со мной этот поцелуй, того, что он пробудил во мне.

Часы на каминной полке показывали половину двенадцатого.

«Ждать еще долго», — подумала я и принялась беспокойно ходить по комнате. Интересно, когда заснет Питер. Что, если он тоже не может уснуть и, услышав мои шаги, последует за мной вниз по лестнице? Дом этот стар, половицы скрипят под ногами, но, с другой стороны, — стены-то толстые.

Несмотря на страх и волнение, ничто в тот момент не могло повлиять на мою решимость встретиться с Тимом, снова увидеть его, поговорить с ним. Дело было не в том, что я хотела этого, скорее, мной двигало чувство долга. Я ощущала, что в долгу перед ним. Но с другой стороны: с какой стати — ведь, в конце концов, это Тим скверно обошелся со мной. И тут я поняла, что случилось.

Должно быть, эта девица, эта самая Одри Герман, кем бы она там ни была, приворожила его к себе. Он попал в новые для себя условия, он усердно работал и столь же усердно играл — как требует его природа. В отличие от Питера, он никогда не умел осторожничать — посмотреть, куда прыгаешь, сосчитать до десяти прежде, чем открывать рот — словом, делать все так, как нам советуют еще в детстве.

  65