Глава семнадцатая

— Я вижу, тебе жаль расставаться с этими краями, — проговорил Питер, когда поезд медленно тронулся, увозя нас от платформы полустанка.

— Действительно жаль, — призналась я, глядя назад, на серый шотландский туман, легший на вересковую пустошь.

Мне и вправду не хотелось уезжать из замка, о котором всю свою жизнь я думала с пренебрежением и даже с презрением.

За то короткое время, которое я провела под кровом моего деда, я прочувствовала и сам дух этих мест, и атмосферу замка и поняла, как много все это значило и для моих предков, и до сих пор значило для сурового старика, по-прежнему живущего в нем.

Я не могла облечь свою мысль в точные слова, но мне казалось, что замок этот символизирует всю гордость, стойкость и верность предшествовавших нам поколений. Научилась я также и любить своего деда. Я вполне понимала теперь, почему глаза моей мамы так часто затуманивались, когда она принималась рассказывать о родных ей местах. Мы были связаны с ними, связаны плотью и кровью — о чем невозможно было забыть.

Я восхищалась собственным дедом и в известном смысле почитала его. Он словно бы сошел со страниц исторического романа, и, хотя можно было сказать, что воззрениям его присущи некоторые предрассудки, я оценила целостность и силу его характера, поддерживавшего в нем веру в собственные нормы и правила.

Прежде чем проститься с дедом, я расцеловалась с Джинни Росс, которая сказала мне:

— Скажи своей матери, что пора ей вернуться домой. У лэрда впереди осталось не так уж много лет, и хотя он слишком горд, чтобы попросить ее об этом, твою мать ждет здесь самый теплый прием, едва она переступит порог родного дома.

— Я все скажу маме, — пообещала я.

А потом Джинни, взяв мою руку обеими своими старыми морщинистыми ладонями, негромко произнесла:

— Да благословит тебя Господь, детка, и дарует однажды все то счастье, которого ты ищешь.

Я была слишком растеряна, чтобы найти какой-то ответ, но потом удивлялась тому, каким образом Джинни узнала, что я несчастна. Как могла она заметить, что наш тихий и в известной мере романтический брак с Питером нельзя отнести к числу тех идеальных любовных историй, о которых мечтает любая девушка?

Джинни почувствовала правду; только одна она во всем замке заметила, как было мне горько… заметила, что весь остаток ночи я прорыдала — до той самой поры, когда бледный рассвет забрезжил над равнинами и горами. Должно быть, слезы мои были вызваны не одним расставанием с Тимом, но стали следствием всех переживаний и волнений прошедших дней. Как бы то ни было, вернувшись в постель, я не могла сдержать слез — только скулила как школьница, слышащая только звуки собственных рыданий.

По прошествии, как мне показалось, многих часов я встала, умылась холодной водой, протерла лоб одеколоном и отодвинула шторы, чтобы посмотреть на рассвет. Странный покой царил в это утро над всеми окрестностями, замок покоился в такой тишине, словно весь мир затаил дыхание и ждал — а потом, когда небо просветлело, когда земля словно бы зашевелилась, зевнула и села в своей постели, пробудившись к новому дню, я ощутила, что в меня вливается новая сила.

Горечь и тяжесть событий прошедшей ночи рассеялись, и я услышала, как поет мое сердце — столь же чистым голосом, как залетная пташка. Я жива… молода… впереди у меня еще столько всего! Зачем… о чем сожалеть и горевать?

Вчерашний день миновал… что бы я ни ощущала, что бы ни случилось со мной, ничего нельзя было переделать или изменить. Остается идти вперед.

Заря неторопливо и все же заметно для глаза набирала силу. Закудахтала куропатка, сорвавшаяся со своего места в долине; защебетали скворцы, пробудившиеся в кустах под моим окном; со стоном курлыкнула чайка, залетевшая с моря на сушу; вдалеке пропел петух.

  70