44 
Он поцеловал ее. Это был долгий поцелуй.
Затем решительно, обняв за плечи, Уинстон повел ее обратно к террасе, и они вошли в гостиную через освещенную стеклянную дверь.
До сознания Марины только тут дошло, что она сидит затаив дыхание. Ей еще не приходилось видеть, как двое страстно целуют друг друга. Она никогда не видела, как мужчина и женщина сжимают друг друга в объятиях…
В груди у нее было странное ощущение — она не смогла бы его объяснить. Но было что-то особое в повороте головы Уинстона, в том, как его губы встретились с губами графини, как они прижались друг к другу — все это убеждало ее, что она увидела нечто чрезвычайно важное.
Но ведь графиня была замужем!
А может быть, светские люди всегда так себя ведут? Она что-то читала об этом, слышала разговоры о том, что король не прочь пофлиртовать, и о нравах обитателей Мальборо-Хауса14.
Но читать и слышать — это одно, а видеть — совсем другое, и особенно видеть, как Уинстон, с которым она провела весь этот день, теперь целует на террасе очень красивую, привлекательную женщину…
И к ней, Марине, это не имеет никакого отношения!
— Никто никогда не поцелует меня вот так! — прошептала Марина, и это был крик отчаяния.
Глава 6
Марина подождала еще немного, затем встала, выбралась на дорожку и спустилась к дому.
Перебежав террасу, она вошла в дом через дверь со стороны сада и попала в коридор, идущий из холла.
Здесь была другая лестница на второй этаж. Марина бегом поднялась по ней в свою спальню и закрылась на ключ.
В первый раз за все время пребывания в этом доме она не открыла занавески, чтобы перед сном полюбоваться морем — в нем многократно отражались далекие огоньки Неаполя и ближние огни вдоль берега залива — может быть, какой-нибудь рыбацкой деревеньки или виллы.
Вместо этого она быстро разделась и легла.
Каждую ночь она заново восторгалась удобствами и богатым убранством своей спальни.
С балкона, куда она могла выйти днем, открывался прекрасный вид на море, и вообще это была самая прекрасная комната в ее жизни.
К спальне примыкала ванная комната — ванна в ней была углублена в пол, как это было принято у древних римлян.
Она знала, что это чисто американский обычай — делать отдельную ванную комнату для каждой спальни в доме, но, сидя в мраморной ванне, украшенной цветными изразцами, скопированными с тех, что, должно быть, украшали старинную виллу, она чувствовала себя перенесенной на целое тысячелетие назад. Она представляла себя женой римского сенатора или, может быть, его дочерью, и что снаружи ее ожидают пышность и блеск, которыми всегда окружали себя римляне, в какое бы время они ни жили.
Но сегодня Марина хотела лишь одного — забраться в постель и в темноте приказать себе, что чем раньше она заснет, тем лучше. Она отчаянно хотела снова видеть Уинстона, говорить с ним, быть с ним наедине, как было до появления этой итальянской красотки со сверкающими бриллиантами. И в то же время ей было бы сейчас невыносимо видеть его, зная, что он только что целовал красавицу Николь и, наверное, продолжает думать о ней…
Марина не могла понять своих собственных ощущений, сейчас она сознавала лишь одно: то странное чувство, возникшее в ее груди, когда она увидела, как Уинстон целует Николь, превратилось в ощутимую физическую боль, такую сильную, что Марина на миг подумала: это, наверное, и есть приближение конца.
При одной мысли об этом ей захотелось сбежать вниз, броситься к Уинстону и попросить его обнять ее как можно крепче.
Как же объяснить ему, что ей нужна его сила и что теперь только он сможет вселить в нее мужество?
Но наверное, он лишь станет презирать ее за такую трусость!
Сегодня в Помпеях он посмеялся над ней и над ее страхами. Он ведь не понимал, что, когда живописал ей ужас помпейцев, погибающих под градом камней и обломков в непроглядной тьме внезапно наступившей ночи, она думала: а как ей самой придется встречать свою скорую смерть?..
Даже если она готова вынести удушье и все страдания, когда жизнь станет покидать ее тело, кто поможет ей, беспомощной, задыхающейся, и утешит ее в смертных муках?
Но как рассказать обо всем этом Уинстону? Лишь только он узнает, что она обречена на смерть, общение с ней сразу станет ему в тягость, если вообще не вызовет отвращения.
Вот Элвин совсем другой. Элвин так долго живет с мыслью о смерти — он обязательно бы понял ее. Он смог бы убедить ее, что в смерти нет ничего страшного, это просто освобождение души от телесных оков и человек станет только счастливее, потому что обретет свободу.
44 
