42 
В тусклом свете она не смогла разобрать, какое выражение появилось на его лице. Возможно, это было разочарование.
– Давайте спать, – сказал он. – Завтра тяжелый день.
– Да, – ответила она бесцветным голосом. – Спокойной ночи.
Она лежала и прислушивалась к его дыханию, пока не стало понятно, что он заснул. Потом медленно села и посмотрела на его лицо, едва различимое в полумраке.
Во сне он выглядел совершенно расслабленным и умиротворенным, и ей стало понятно: что бы ни происходило в его голове, от нее это скрыто.
Да, они стали близки, но в тот миг она увидела границу этой близости. Он по-прежнему мог отгородиться от нее, скрыть свои мысли.
Но она хотела иметь все. Одной страсти ей было недостаточно. Она хотела сближения с его разумом, а не только с сердцем, но до этого было ох как далеко.
Как будто она шла долгой-долгой дорогой и уже была уверена, что дошла до нужного дома, но за калиткой открылся новый, еще более долгий и извилистый путь.
С этой мыслью она заснула.
Проснулась Венеция одна. Сквозь щели в занавесках пробивалось яркое солнце.
Осторожно приоткрылась дверь, показалось лицо жены полковника. Увидев, что Венеция не спит, она улыбнулась и вошла в спальню.
– Ваш муж велел вас не беспокоить, – сказала она. – Поэтому мы дали вам возможность выспаться после утомительных путешествий.
– А… Спасибо. Уже поздно?
– Почти десять.
– Боже, нужно вставать! Айвен решит, что я буду спать вечно.
– Не волнуйтесь. Его пока нет. Мой муж ему показывает Хайберский проход.
– Но разве это не опасно?
– С ними отряд солдат. Лорд Энтони тоже пошел. Вернутся они, скорее всего, завтра.
– Скорее всего? Завтра? – ошеломленно повторила Венеция.
– Думаю, они там и заночуют. Не волнуйтесь, мне есть чем вас развлечь.
Похоже, она считала, что это снимает все вопросы, но Венецию охватило внезапное сокрушительное ощущение предательства.
Айвен выбрался из комнаты, пока она спала, и она знала почему. Чтобы она не устроила «сцену». Она была всего лишь женщиной, а женщины ничего не смыслят в военных делах. Чем меньше женщина знает, тем проще мужчине улизнуть.
Он даже взял с собой Энтони, существо очаровательное, но, похоже, в высшей степени бесполезное.
Венеции захотелось швырнуть чем-нибудь в стену.
День ей удалось как-то продержаться, но, когда наступил вечер, мужчины так и не вернулись. Она присоединилась к остальным женщинам за ужином, но те, хоть и выражали некоторое беспокойство, ничего необычного в столь долгом отсутствии мужчин не видели.
– Мой муж иногда неделями пропадает, – сказала миссис Аркрайт. – Но всегда возвращается.
– И вам не бывает страшно? – спросила Венеция.
– Конечно, бывает, но к этому быстро привыкаешь.
Венеция сомневалась, что когда-либо привыкнет к этому. Она бы без тени страха прошла рядом с мужем любые испытания, но знать, что он где-то там, в темноте, было ужасно.
Всю ночь она не могла заснуть, разрываемая одновременно страхом за мужа и злостью на него за то, что он ушел, не сказав ей.
Утро не принесло новостей. Мужчины вернулись лишь поздно вечером, и при виде графа она испытала настоящее потрясение.
Перед ней стоял человек в каких-то старых лохмотьях и тюрбане, нижнюю половину лица его скрывал грязный шарф. И лишь глаза были знакомые.
– Привет, – сказал он, снимая шарф и улыбаясь во весь рот.
– Вы?!. – взорвалась она.
Стоявший рядом с ним другой туземец, такой же «оборванец», рассмеялся.
– Вот так так! – воскликнул он.
– Энтони! И вы?
– День прошел чудесно для всех, – жизнерадостно сообщил Энтони. – Кроме бедного Девениша. Он неудачно упал.
Их раненого товарища уже несли в госпиталь.
Венеция взяла мужа за руку.
– Идемте со мной, – строго произнесла она.
– Сначала мне нужно с докладом к полковнику…
– Идемте со мной.
Он перестал возражать и позволил ей утащить себя наверх, в их комнату.
– Я поступил неправильно, когда вот так ушел, да? – сказал он. Несмотря на то, что говорил он тоном раскаяния, в глазах его горели озорные искорки.
– Вы поступили чудовищно! – вскричала Венеция. Теперь, когда она узнала, что с ним все в порядке, ее гнев выплеснулся наружу. – Вы поступили гадко, недостойно…
Больше она ничего сказать не смогла. Руки графа сомкнулись на ней с сокрушительной силой.
Первым ее побуждением было рассердиться еще больше. Как смеет он думать, что может вот так просто взять и заставить ее замолчать, когда она имеет полное право выходить из себя.
42 
