36 
— Почему ты увиливаешь от ответа? — между тем настаивала леди Кэлвидон, когда Феликс все дальше уводил ее от комнаты Мазарини. — Ты что-то от меня скрываешь?
— Я споткнулся и задел эти чертовы рыцарские латы, — ответил он. — Зачем их только расставили по всему коридору? Я наткнулся рукой на какую-то острую железку…
— И очутился в спальне герцогини, — закончила за него фразу миледи. — Миссис Кингстон попросила меня взглянуть на работу этой девицы, и я обнаружила там тебя.
Зеленые глаза вдовствующей графини излучали подозрительность.
— Какая девица? О чем ты толкуешь? — притворился удивленным Феликс Хэнсон.
— Не притворяйся идиотом, Феликс, — оборвала его миледи. — И если она сейчас там, в спальне герцогини, то я ни за что не поверю, что ты ее не заметил.
— Я не видел там никакой девицы, — твердо заявил Феликс. — Я зашел в комнату, чтобы, как уже говорил, найти какое-нибудь полотенце. Я истекал кровью и отворил первую попавшуюся дверь.
— Хотелось бы тебе верить, Феликс, — с горечью произнесла графиня.
— А какого дьявола ты не должна мне верить? — агрессивно откликнулся Хэнсон. — Бог мой! Если я не могу даже войти в какую-то комнату без того, чтобы не быть допрошенным по всем правилам судилища в Олд-Бейли, то, право, нам надо расстаться!
Он вложил в эту тираду весь свой праведный гнев.
Дойдя до комнаты, где ему теперь пришлось ночевать, Хэнсон вошел первым, предлагая графине покорно следовать за ним. Он сразу же шагнул к умывальнику, налил в тазик холодной воды из фаянсового кувшина и опустил туда руку.
— Осмелюсь предположить, что в доме найдется бинт? — не без ехидства осведомился Хэнсон.
— Разумеется, — сказала вдовствующая графиня.
Она сама решила сделать ему перевязку и отправилась за бинтом. В ее отсутствие Феликс Хэнсон, шумно вздохнув, позволил себе расслабиться.
Еще недавно он балансировал на лезвии бритвы!
Слишком хорошо он изучил Розалин, чтобы не догадываться, как она повела бы себя, застав его возле ложа герцогини беседующим — а, не дай бог, целующимся — с маленькой потаскушкой по имени Алинда Сэлвин. «Жить в этом доме все равно, что быть выставленным на всеобщее обозрение где-нибудь на ярмарочной площади», — размышлял он.
Слежка за ним была постоянной. Он не мог ни произнести и пары слов, чтобы не почувствовать, что его подслушивают, ни прогуляться по лужайке около дома без ощущения, что неусыпное око Розалин наблюдает за ним.
«Надо удирать в Лондон, а то все кончится плохо», — решил он.
Вернувшуюся в комнату с бинтами, корпией и йодом графиню Феликс встретил задумчивым взглядом, будто что-то высчитывая в уме.
— Кровь уже почти не идет, — сказал он, вытащил руку из воды и вытер ее тонким полотенцем.
— Я боюсь, что тебе будет больно, — предупредила графиня.
Она щедро пропитала клок ваты йодом из бутылочки и приложила его к ране.
— Ой! — вскричал Феликс. — Жжет, как в аду!
— Зато обезопасит от любой инфекции, — убежденно заявила графиня. — Этим латам бог знает сколько веков, а ты ведь не хочешь заполучить столбняк.
Феликс был почти уверен, что острые ножницы Алинды не кишели смертоносными бактериями, но ему приходилось безропотно принимать медицинские услуги графини, — Если тебе станет хуже, мы пошлем за доктором, — заявила она.
— Не беспокойся, все будет в порядке. Закончив перевязку, миледи сказала:
— Я все же по-прежнему не понимаю, зачем тебе понадобилось заходить в комнату герцогини. Почему ты не отыскал меня?
— Боже ты мой! — застонал Феликс. — Розалин! Что тебе так приспичило изображать инквизитора? Я не попугай, чтобы повторять одно и то же по многу раз!
— Если ты начнешь волочиться за этой девицей, как волочился за дочкой моего конюшего в Нью-Маркете, я вышвырну тебя вон! — тихо, но угрожающе произнесла вдовствующая графиня. — Я не стерплю подобного унижения вторично.
Феликс знал, что, когда Розалин Кэлвидон беседует с ним в сдержанном тоне, она гораздо более опасна, чем при вспышках ярости.
— Ты заблуждалась тогда и заблуждаешься теперь, — с достоинством возразил он. — В любом случае тебе не придется выгонять меня. Я все равно уезжаю, Розалин!
— О чем ты говоришь?
— Я покидаю Кэлвидон. Мне надо быть в Лондоне.
— Но почему? Почему? Что произошло? — добивалась она ответа. Теперь выражение ее зеленых глаз резко изменилось.
— Ты была ко мне очень щедра, и я премного тебе благодарен, — сказал Хэнсон. — Но я не могу допустить, чтобы ты оплачивала мои долги.
36 
