21 
Они поговорили об учебе Фосса в Гейдельберге, о последних открытиях физиков. Человек в штатском понимал, о чем речь; не ученый, это ясно, однако основы он знал. В отличие от Вебера термины вроде «радиоактивное вещество», «критическая масса», «цепная реакция» и «атомный реактор» не были для него китайской грамотой.
От физики разговор перешел на русских. Фосс признался, что испытывает страх перед ними:
— Разве они простят нас после всего, что мы натворили? Мы нарушили мирный договор, вторглись на их землю, жестоко обращались с населением. Теперь, когда мы потерпели поражение под Сталинградом, они соберутся с силами и погонят нас прочь. Если им это удастся, вряд ли они остановятся, пока не дойдут до Берлина. И тогда они разделаются с нами.
— Значит, вы бы сочли правильным заключить сепаратный договор с союзниками?
— Безусловно, если мы не хотим, чтобы вся Германия или по меньшей мере какая-то ее часть была поглощена Советским Союзом. Быть может, удастся убедить союзников в том, что в стратегической перспективе главный враг для них не мы, и тогда…
Человек в очках приподнял руку.
— Будем действовать поэтапно, — уверенно распорядился он. — Во-первых, позаботимся о том, чтобы вам не пришлось возвращаться в Растенбург. Вам понадобится специальная подготовка. Штаб абвера и Ставка верховного главнокомандующего переехали на юг, в Цоссен, так что теперь нас по грехам нашим заткнули в цементную крепость под названием «Майбах-2». Вы проведете там несколько месяцев на обучении. Вам предстоит совершенно иная работа, это не военная разведка, к которой вы привыкли: нужно собирать информацию, руководить агентами. Затем мы перебросим вас в Париж, а оттуда попробуем перевести в Лиссабон.
— В Лиссабон?
— Единственное место в Европе, где мы можем свободно общаться с союзниками.
Пока Фосс проходил обучение в Цоссене, он жил с матерью, и она смотрела за ним, как будто он снова стал школьником. Это было хорошо, утешительно для них обоих. Тем тяжелее вышло расставание, когда в июне Фосса направили во Францию.
Восемь месяцев он отслужил во французской штаб-квартире абвера на авеню Фош, 82. Он знал теперь грозную силу слова и видел, какая участь постигает людей, еще не научившихся бояться слов.
Французов и англичан, женщин и мужчин хватали, бросали в концентрационные лагеря, пытали и казнили — в большинстве случаев по вымышленным обвинениям. Абвер и находившееся по соседству гестапо упоенно вели радиоигры. И уж в чем тут было дело, в наивности союзников или же в хитрости немцев, сумевших проникнуть в разведку противника на самом высоком уровне, в точности Фосс так и не выяснил, но так или иначе им удалось затеять смертоносную «игру». Как только радист союзников попадал в руки немцам и у него удавалось вырвать позывные и пароль, его место занимал абверовец, который и продолжал переговоры с Лондоном. Позднее союзники в целях безопасности ввели двойной пароль, однако, если радист пользовался только одним, та сторона попросту напоминала ему про второй пароль и велела продолжать как ни в чем не бывало. Пленный радист, сбитый с толку и обозленный на свое глупое начальство, вскоре выдавал также второй, засекреченный пароль, и абверовцы вели свои передачи, заманивая вражеских агентов на туманные поля Франции, прямо в руки оккупационным силам. Позывные этих агентов затем использовались для создания фиктивных сетей во главе с абвером и гестапо, которые скармливали союзникам дезинформацию в огромных количествах. На оперативных совещаниях английских и французских агентов, как правило, присутствовали абверовцы под именами захваченных агентов.
Для правдоподобия Фоссу приходилось инсценировать аресты на улицах в присутствии свидетелей.
Работа разведчика почти полностью сводилась к притворству и миражам. Ничего подлинного. Он начал понимать, что разведка основана на неудержимом воображении самих разведчиков и, как это было с радиоиграми, на тупом доверии противной стороны к технике. Ужасное открытие, столь же пугающее, как мысль, будто первоосновы физики и математики были заблуждением и целые отрасли науки выросли из лжи, так что все ее открытия — неправда, все достижения — лишь видимость.
Усвоил Фосс и еще один урок: в этом мире нельзя себе позволить влюбляться. Никто не предавал быстрее и охотнее, чем любовники. Их даже пытать не требовалось, при всей любви гестапо к этому простому приему. Достаточно было шепнуть одному из парочки, что другой изменил, и это срабатывало так же безотказно, как жуткие инструменты палачей. Мысль о предательстве любимого человека терзает мозг и играет с ним странные штуки. В одиночной камере неизбежно пробуждается ревность. Во тьме без собеседника инфицированный мозг создает чересчур правдоподобные образы, которые сперва лишают арестанта мужества, а затем приводят его в ярость и оставляют опустошенным. Лишь желание отомстить придает ему новых сил, и ради мести он уничтожает не только изменника или изменницу, но и всех, кто был с ними связан.
21 
