17 
Не то что меня! Хоть я и не очень большая, но довольно крупная: вымахала на сто семьдесят сантиметров и отъелась на шестьдесят три килограмма. Геркулесов меня, конечно носит, но только на короткие расстояния и желательно не на руках, а на закорках. Помню, шли мы с ним весной по улице. Кругом грязь, слякоть, лужи. Собрались перейти дорогу, а на пути почти озеро. Я в своих дорогущих замшевых сапогах ни за какие пряники бы через нее не поперлась. Тут Геркулесов, видя мои затруднения, как истинный джентльмен подхватил меня на руки и зашагал… Сначала нес легко, без усилий, даже шуточки шутил, потом замолчал, затем запыхтел, а лужа все не кончается… Короче, когда мы добрели до противоположного берега, Колькин румянец распространился на все лицо и даже уши, а дыхание стало хриплым и прерывистым. Я, правда, была жутко довольна (еще бы не довольна — ведь это так романтично!), поэтому, когда мы возвращались обратно, я уже без всяких предложений попыталась запрыгнуть ему на руки, но не тут-то было. Вместо того, чтобы подхватить меня, прижать к груди, противный Коленька взвалил меня, как мешок с цементом, себе на хребет и отволок на другой берег «озера». А потом еще выговаривал, что я слишком тяжелая.
Вспомнив о муже, я загрустила. А все-таки он у меня хороший… Нежный, романтичный, любящий, на руках носит… иногда… Тут же я скомандовала себе «Тпру!». О муже думать я не буду, тем более, что он со мной разводиться собрался. Самодур! Подумаю-ка я о чем-нибудь другом, например о… Ну не знаю… Надо о чем-то приятном…
— Леля! — донесся до меня Сонькин голос. — Пошли поныряем!
Я отрицательно помотала головой. Хоть я и любила нырять, но давно (ровно два года, с той поры, как из шатенки превратилась в блондинку) не ныряла, так как мои пережженные волосы после соленой морской воды становились похожими на паклю. Они и без соли были на нее похожи, но благодаря дорогостоящим маскам и бальзамам, благодаря каждодневной укладке и регулярным походам в парикмахерскую выглядели более-менее. Тут же мне вспомнились волосы погибшей Лены, такие же белокурые, как у меня, такие же крашенные, только более длинные, более прямые, мои-то не смотря на ежемесячное осветление упорно продолжали виться…
Лена… Интересно, она сама упала или ей кто помог? В принципе, я не верю в то, что человек, даже если он боится высоты (я, например, тоже ее боюсь), может свалиться с балкона из-за того, что у него голова закружилась. Тем более, что бортики лоджии довольно высокие, где-то по пояс, перекувыркнуться через них можно только в том случае, если ты делаешь это специально… Может, она покончила жизнь самоубийством? Взяла и сиганула с балкона? А что, и такое возможно… Только зачем для того, чтобы умертвить себя, ехать за тридевять земель? Можно и в родном Сургуте с многоэтажки сигануть…
Или ее столкнули? Стоп-стоп-стоп! Про убийства мы думать не будем, хватит с нас расследований. Ввязалась я как-то в одно — до сих пор кошмары сняться. Лучше остановимся на версии — страшная случайность. Вешала на балконе полотенце, уронила прищепку, потянулась за ней, голова закружилась, упала, разбилась. Страшно, трагично, грустно, но все лучше, чем убийство или самоубийство.
— Леля! — опять заголосила подруга, выныривая из-под воды в метре от меня. — Я ныряю! Смотри! — И она неуклюже, как гиппопотам, начала уходить под воду.
Я посмотрела на часы. Уже половина шестого. Пора собирать манатки и чапать переодеваться к ужину. А Сонька пусть еще поныряет.
* * *
Эмма Петровна уже ждала меня в прихожей. Надушенная, причесанная, в красивом шелковом платье, очень модном годах в восьмидесятых, и в босоножках на тонком каблуке.
— Ты где ходишь? — накинулась она на меня, стоило только мне показаться на пороге.
— У нас ужин в шесть. А сейчас семнадцать сорок.
— Нам еще оформляться! Мы же столик должны получить.
— Да? — рассеянно спросила я, занятая поисками в ворохе маек и шорт достойный вечера наряд. — А я думала, что в столовой, где захочешь, там и сядешь…
— Да ты что! — возмутилась она. — Тут тебе не наша институтская столовка! Тут все культурно! Ножи, салфетки, официантки…
— Эмма Петровна, — перебила ее я. — Вот в этом, как вы думаете, идти в это культурное заведение можно? — И показала свой откровенный (лоскут и два шнурка на спине) сарафанчик.
Эмма охнула:
— С ума сошла! В таком только на панель!
— Да ладно! Хорошенький сарафанчик… Сто пятьдесят баксов, между прочим, стоит…
17 
